Каботажное плавание

На следующее утро в моей квартире началось настоящее столпотворение: родственники задержанных требовали, чтобы я принял меры. Помню, как одна испанская сеньора, чью дочь арестовали накануне, громовым ревом возлагала на меня возможные последствия ее ареста, твердя: «Она — девственница!» Мы с Кайо Прадо отправились объясняться с начальником городской полиции. Не прошло и суток с начала облавы, как все арестованные оказались на свободе — была среди них и испанская профсоюзница, чья чистота не претерпела ни малейшего ущерба. Все — за исключением моего читателя — тот вместе с неполным собранием моих сочинений остался под замком, ибо за него никто не хлопотал. Он просидел двое суток, а мог бы — и до скончания века, если бы родня не забеспокоилась: уехал из Минас-Жерайс и как в воду канул, и к сроку не вернулся, и вестей не шлет. Его начали искать по моргам и больницам, а нашли в тюряге, в статусе задержанного по подозрению в коммунистической деятельности. Думаю и не сомневаюсь, что книги мои он бросил в камере, где провел эти двое или трое — точно не помню — суток.

«Бардом блядей и бродяг» не без презрения окрестил меня однажды некий влиятельный критик. Меня радует, что я зачислен в такой разряд, и привожу здесь эти слова, чтобы точнее определить свои писательские пристрастия. И слово «блядь» мне нравится — оно просто и чисто, в отличие от «девицы легкого поведения», «уличной женщины» и всяких прочих уничижительных иносказаний. В трех дворцах случалось мне вслух упоминать, что я — бард блядей и бродяг, и делать ударение на втором слове. Это было во Дворце Планалто, в Бразилии, когда наш тогдашний президент Жозе Сарней объявил о создании культурного фонда, носящего мое имя. И во Дворце совета в Софии, где мне вручали премию Димитрова. И во Дворце Белен в Лиссабоне, когда президент Португалии лишил меня статуса «прґоклятого писателя» и вручил мне орден Святого Иакова с мечом. Что бы там ни было, бляди и бродяги всегда будут на моей стороне.

Баия, 1956

Жил да был у нас в Баии в 50-е годы немец Карл Хансен. Жил он в домике, на берегу моря, и была у него жена Роза, сын и дочка, и осел по кличке Зигмунд Фрейд — главное достояние семьи. Ослик был невелик, а немец Хансен — мужчина весьма рослый, так что местные рыбаки и бездомные мальчишки — «капитаны песка» — очень веселились всякий раз, когда видели, как ноги всадника волочатся по земле. В те годы приморский этот квартал, называвшийся Амаралина, был отдаленной городской окраиной, здесь обрывались трамвайные пути.

Карл в ранней юности приехал в Бразилию из Гамбурга вместе с братом-архитектором, тот обосновался в Сан-Пауло, а наш герой выбрал Баию, снял в кредит у одного рыбака глинобитный домик. Жил он бедно, ибо занимался искусством — рисовал, резал гравюры по дереву, изображая сцены городской жизни. Из окна бара «Сан-Мигел», что на площади Пелоуриньо, сиречь — Позорного Столба, наблюдал художник кружение и мельтешение гулящих девиц и разнообразных подонков общества, иначе говоря, маргиналов, а результатом этих наблюдений стал альбом гравюр, ныне стоящий баснословных денег. С художником мы познакомились, когда я по его просьбе писал к этому альбому предисловие. Десять лет спустя вышел с моим сопроводительным текстом второй его альбом: опять виды и типы Пелоуриньо, ежедневная и повседневная Голгофа неимущих — ремесленников, проституток, пьяни и рвани, бродяг, детей без отца и матери. Карл вскоре уехал назад, в Германию, стал называться Хансен-Баия, чтобы, изнывая от ностальгии, указать почву, на которой произросло его искусство. Оттуда, из сырого и туманного Гамбурга, вывез он вторую свою жену — белокурую Эльзу, юную Валькирию, и она ступила на наш баиянский берег в африканской, расшитой львами и леопардами мантии, ибо из Германии чета отправилась в Абиссинию, где, по прихоти и повелению негуса, основала и возглавила Школу изящных искусств. Впрочем, у нас в Бразилии немка в два счета превратилась в истую баиянку — тюрбан на голове, кружевная юбка, и местные рыбаки стали звать ее Инайэ — морской царицей.

Но все это было потом, а тогда, вернувшись на родину, откуда пустился когда-то странствовать по свету, Хансен встретил Эльзу, которую оставил совсем девчонкой, и влюбился. Она же сделалась его ученицей и смотрела на него глазами, полными восторга и обожания. Хансен решил на ней жениться. Однако его смущала разница в возрасте, и он отправился за советом к человеку опытному и знающему — к родному отцу. Попросил у него благословения, рассказал: так, мол, и так, страсть меня охватила, но я человек уже в годах, а невеста — этакая лолита, нераспустившийся бутон. Как быть? Не разумней ли взять в жены ровню и сверстницу? Отец поразмыслил и вынес такой вердикт: «Старая ест столько же, сколько молодая, а то и больше. Зато хворает чаще и дольше, на одни лекарства сколько денег изведет. Женись на молоденькой, сын мой, сальдо будет в твою пользу».