Кабул – Кавказ

Все-таки удивительная вещь – судьба. Сколько ни говорят, что человек – хозяин своего счастья, или уж, по крайней мере, несчастья, – ан нет. Если суждено тебе по жизни наступать на грабли, так тому и быть, хоть в бинокль под ноги гляди… Правда, случается и обратное: живешь ты, живешь, творишь свои маленькие глупости, и давно уж упал бы, споткнулся о те пресловутые грабли, но нет – будто подставляют тебе в миг падения огромную, как песчаная пустыня, ладонь и несут пушинкой в неведомое далеко, а ты и знать не знаешь про то, все думаешь в гордости своей, что это ты сам, твоя упрямая дорога тебя сюда завела. Твоя свобода, твой выбор. Но это уже другая история.

Четверг сложился для Балашова непросто. Сосед за стеной с самого утра принялся въедаться в стену с упорством кладоискателя и бурил бетон до обеда, в пыль развеяв все мысли писателя о времени, о России и о себе. О России он думал все меньше, а о времени – все печальней, потому что время это до встречи с Турищевой таяло быстрее свечи на сквозняке. Вот и оставалось, что размышлять о себе и о своей писательской свободе, которой не прокормишь ни маму, ни Галю (Валю, Аню или, может быть, Настю), ни даже себя.

«Талант – это единственный бог, которому стоит молиться. Потому что только он в силах поднять тебя на не достижимую с земли высоту», – вспоминал Игорь слова, что сказала ему во время последней их встречи Галя. Она еще склонила при этом голову набок и оглядела его, будто оценивая, сможет ли он взлететь на недостижимую высоту. «А как же Микеланджело, как же Ницше? Их-то талант изъел и выбросил потом, как шкурку банановую! Нет, лучше быть бездарным, но свободным, чем таким вот рабом таланта!» – горячился Балашов. «Ты просто не понимаешь, что такое свобода! – возразила Галя, как шпагой пронзила. Глаза у нее, и без того большие, синие, разлились на пол-лица и угрожающе посерели. – Свобода – это знание своего пути. А все остальное – это не свобода, а трусость интеллектуала». Вот как сказала.

«Трусость интеллектуала», – повторял про себя Балашов, стоя в аптеке в очереди за лекарствами для приболевшей мамы. Очередь была велика, она поминутно чихала, сморкалась в сырые скомканные платки и жаловалась на жизнь и правительство. Балашову бросилось в глаза отсутствие молодых – в спину друг другу сопели морщинистые, как их платочки, старушки, кое-где меж ними втискивались печальные старики. Отчего-то ему вспомнились недробимые, бесконечные сами в себе, фракталы. И подумалось, что и он так же может оказаться подобен этим спинам, этим кулакам лиц. Стало жутко. Как водила судьбоносный сформулировал – от одного колена? От одного семени? По низшему равнение? У попа была собака, он ее любил. Она съела кусок мяса – он ее убил. Убил и закопал, и надпись написал, что у попа была собака…

– Я ветеран Великой Отечественной. – Мужичок с орденскими колодками попытался пробиться к окошку без очереди.

– Все мы тут ветераны чего-нибудь. Чего уж там счас… – ответила очередь и сомкнулась плотнее перед лицом угрозы.

– Папаша, май уже прошел, – с дрожащей злой жилкой в голосе добавила женщина, стоявшая за Игоревой спиной. Женщина раздражала Балашова, она то и дело подталкивала его, будто тычки способствовали движению очереди.

– Идите сюда, отец, – громко сказал он ветерану.

– Эй, эй, – взвизгнула женщина, – мужчина, вы что тут пропускаете? Вы не один стоите.

Она снова надвинулась на Балашова объемистой грудью.

– Вы не давите, и без того дышать нечем, – огрызнулся Игорь, – а мужчина занимал.

– Занимал, занимал, – ворчала та, пока ветеран, боязливо зыркая по сторонам, бочком встраивался перед Игорем. – Спасу нет от этих бомжей.

– Точно, – откликнулась другая, с самого конца очереди, – куда ни плюнешь, стоят эти герои. А чего они побеждали-то? Вон немцы живут как люди, а на нас смотреть страшно.

– Ага, – воспользовалась поддержкой грудастая дама с выраженным ринитом, – а теперь еще наплодились из Чечней да Абхазий. Афганистана им мало оказалось. Кто новый русский, тот здесь заправляет, а у кого кишка тонка – того в Чечню, безобразить. Потом пропускай их в очереди. Не мужики – заморыши. Хоть детей от них не рожай. Страна без будущего!