Кабул – Кавказ

– Постоим. Во-первых, о Венгрии, раз уж такие разговоры размашистые у нас пошли. Перед венграми мне не за что извиняться. Венгры не плюшевые, они солдаты что надо и, как ты помнишь, долбали нас не шутя. И оружие у них было немецкое, не нами подложенное, и Запад тогда смело им спину подпирал, не то, что сейчас. Все по-мужски тогда делалось. Ими – ну и нами. А здесь ведь и я, и ты – оба знаем, что никуда они от нас не денутся. Так? Да так, так.

– Но…

– Но! Вы говорите, на довольствии, а ведь в меня деньги вбухали не только для того, чтобы с гранатами бегать и ценой жизни ядерные установки подрывать. А в вас и подавно. Вы специалист по совмещению мысли и дела – да что я вас учу, вы ж меня сам учили… И вот теперь вы хотите, чтобы мы дело делали, приказ выполняли и при этом думали, что подбрюшье бережем. Хорошо, чье-то, наверное, бережем. Выполним, вернемся, и дальше пошло-поехало. А лет через пять придет туда новый дядя, – Курков показал наверх, на звезды, так что собеседники, наверное, сперва подумали о Боге, – придет и скажет, что все это, братишки, перегиб курса и ошибка партии. Вот тогда-то и посмотрим мы, кто из нас тушенку задарма жрет и валюту пропивает. Потому что вы, именно вы от угрызений совести в запой кинетесь или под пулю полезете, а я и дальше работать буду без этих там угрызений.

– Это почему?

– Потому. Потому что и я, и вы – орудия истории. Только можно быть граблями, а можно – руками. Я делаю, но я знаю что. Стараюсь знать. Стараюсь отшелушивать необходимое от желаемого. Выполняй приказы, но на факты трезво смотри. Вот тогда ты годный для длительного употребления специалист. Не энтузиаст, что и себя, и людей своих плеткой загонит, не упырь, что крошит всех, кто летает, ползает да чирикает по-иноземному. – Курков посмотрел на Медведева, и тот отвел глаза.

Барсов задумался и тихо спросил:

– А что, думаешь, опять о перегибах будет?

Курков не ответил. Он продолжал гнуть свое:

– Вот, кстати, об Иосифе Виссарионовиче. Все говорят – ничего не знали. Он злодей, а они ничего не знали… Брехня, все всё знали. Просто одни боялись, а другие о целесообразности думали. И тех, и других до сих пор рвет до желчи, так их умыли с целесообразностью. Никчемный материал, шлак. А ведь по большей части это всего лишь логичное жестокое продолжение жестокой истории государства нашего. Становления. Нет, нельзя брать на веру. Выполнять – одно, на веру – другое. Чтобы там, – Курков вновь указал на звезды, – за чужие грехи не отвечать. Своих хватает. Потому что грешно не дело, а мысль, с какой оно делается.

В тот момент, когда Курков говорил это, из кустов под ноги Барсову бросилась, ширкнула тенью черная кошка. Тот вздрогнул, хлопнул себя по ляжке и сплюнул через плечо:

– А, зараза тощая!

Барсов, как и многие люди «опасных профессий», суеверен был необычайно. Он с легкостью выкинул из головы непонятные умности, которыми сдобрил этот вечер захмелевший Алексеич, но зафиксировал, как тот и настаивал, факт: есть в товарище Куркове нечто пророческое, тьфу-тьфу, мистическое, и попусту с ним лучше не спорить. А то всякие котяры дорогу перебегают.

– Эй, пацаны, пошли. Затрепались. Русская история большая, а завтра на прогулку рано. – Он повернулся на каблуках, чтобы обойти тропинку, на которой мистическое животное оставило невидимый след.

«Молодец, командир, – отметил Курков. – Слушает знаки судьбы».

– Вот это наша свобода, Григорий Иваныч, – сказал он громко. – А ты, Лева, говоришь, пиво с сосисками…

Гробы с дырочками

Ларионов бродил по двору, полный заботы. Он, конечно, не узнал Куркова, с которым когда-то пересекался в чьих-то кабинетах, и сделал повелительный знак – швартуй машину задом ко входу.

– Плотней жми, не баба, – прикрикнул он на водителя, и без того уже почти что вдавившего борт в стену. Водитель подал еще назад, и грузовик со скрежетом наполз на дом.

– Ты, чудила, так-растак, – кипел на жаре Ларионов, – не видишь, куда сдаешь?!

Шофер выжал ручник, вылез из кабины и встал, растерянно оглядываясь то на серчающего мужика в белой рубахе, то на Куркова.

– Володя, подай вперед, и все дела. Подай вперед, чтобы пройти можно было, – как можно спокойнее сказал Курков, хотя от его ног к животу пробежал быстрый колючий ток.

Ларионов коротко глянул на Куркова и хотел что-то добавить, но тот громко крикнул Медведеву:

– Михалыч, палки-елки, разгружай, чего ждем-то?

Медведев звучно хлопнул в ладоши, и из крытого кузова на землю стали плюхаться мешки со всяким тряпьем, падать, звякая, лопаты.

– Это что? Что это? – изумился Ларионов. – Зачем мне все это дерьмо? Вы что? Груз берите и быстро уезжайте.

Но Алексеич уже вошел в роль. Он подошел к резиденту поближе, объяснил ему что-то быстрым шепотком, и Ларионов послушно пошел в дом.