Кабул – Кавказ

Разговор шел об Иране. Советник президента «вел стол» – видимо, он и пригласил собравшихся экспертов. Оксман, несмотря на сплин, все же не удержал улыбки: совещание походило на консилиум врачей, склонившихся над тяжко больным Ираном, что вытянулся на длинном холодном столе в ожидании хирургического вмешательства под наркозом. Под общим наркозом. Хирурги по большей части были знакомы Чаку, он встречался с ними на всяких научных сборищах по Востоку и исламу, кое-кого видел по телевизору во время трансляций дебатов в Сенате. Но лица некоторых господ были ему неизвестны. «Анестезиологи», – прозвал этих неизвестных про себя Оксман.

Наблюдение за «анестезиологами», по крайней мере, отвлекало его от дремы, поскольку все, что говорили коллеги-профессора, он уже тысячу раз слышал: и тягомотину господина Шинкли о противоречиях шиитов и суннитов, и не лишенные живости мысли доктора Карпентера о социальной платформе современного ислама. Если уж на то пошло, тезис Карпентера о трансформации идеологии коммунизма в Азии в исламскую идею и, следовательно, о единой социально-психологической базе и едином подходе к проблеме вулканизации масс казался Оксману довольно остроумным, хотя и спорным, – однако все это советник президента Паркер мог прочитать в реферативных журналах. Вовсе не обязательно было сгонять солидных, немолодых людей в такую невероятную для осени погоду в Вашингтон.

– Господин Оксман, – обратился к нему Паркер, – как отразится на наших внутриамериканских отношениях исламская революция в Иране? Насколько Америка устойчива к таким кризисам? Ваш прогноз?

Вопрос советника президента несколько отличался от того, что содержался в приглашении. В небольшом послании профессору Чаку Оксману предлагалось за счет государства посетить Вашингтон, принять участие в круглом столе и коротко осветить проблему исламского фактора в США. Может быть, Чак и не отправился бы в дорогу, если бы не разговор с его замечательной супругой госпожой Оксман, умудрившейся так надоесть востоковеду разговорами о непременной покупке дома перед Рождеством, что он отправился бы от нее не то что в Вашингтон, а на самую Луну. Но на Луне ему вряд ли привелось бы говорить об особенностях американского демографического ландшафта, о пассионарности «черного ислама», и о главном коньке Оксмана – кластерном обществе.

– Можно себе представить, грубо представить это дело так: есть общества стратовые, классовые, организованные по принципу «вертикаль – горизонталь». А есть кластерные, по типу полимеров. – Оксман выдержал паузу и вопросительно посмотрел на советника, ожидая подтверждения, что тот знает хоть что-нибудь о полимерах, но Паркер нетерпеливо постучал ручкой по ладони, побуждая к продолжению. – В классовых обществах, как в кристаллах, токи и импульсы идей передаются по слоям, по стратам. Быстро и на всю ширь. Будь то сексуальная революция, марксизм или ислам. Если тепла подвести очень много, то целый слой прогорит, проплавится и, конечно, рухнет. Все, что над ним, – тоже. В кластерах другое. Там расплавится один кластер, два соседних, три, но всей структуре на сию неприятность наплевать. Это как в подводной лодке, хотя бы теоретически, – один отсек заливает водой, а в других сухо, хорошо. Так вот, несмотря на всю пассионарность, несмотря на возрастающую демографию ислама, у нас в Америке – кластеры. Общество кластерного типа. Пока.

– Что значит – пока? – спросил, нахмурившись, Паркер, и вслед за ним молча сомкнули брови «анестезиологи». – Пока – это сколько?

– Пока – это лишь пока. Я ведь не Нострадамус! Я ученый. Я не могу вам точно сообщить день и час, когда идея частной личной свободы в общественном сознании американца ослабнет настолько, что будет поглощена или вытеснена другой силой. Но я могу сказать, что как только общественным сознанием овладеет общая мысль, что мы, американцы, собраны вместе для какой-то общей великой цели, это и будет вам знаком: наше кластерное общество приказало долго жить, и наши Соединенные Штаты готовы стать соединенными стратами. Не причина, но знак. Понимаете? А когда? То пока лишь один Всесильный ведает. Может быть, когда Советский Союз пойдет ко дну, может быть, когда мы изживем с корнем безработицу, может быть, когда океан выйдет из берегов, а может быть, когда каждый второй американец, простите уж старика, не причисляйте к расистам, будет вести родословную из Африки или Азии.

При этих словах коллега Карпентер поморщился, хоть уже и пора было ему привыкнуть к выходкам «масона» Чака. Хозяин кабинета тоже вздернулся и оглядел сидящих тревожными глазами. Оксману показалось, что Паркер хочет что-то возразить, но тот промолчал. Вместо него подал голос один из «анестезиологов», смуглый маленький человек с выраженной заячьей губой.

– Господин… – он запнулся и заглянул в лежащий перед ним листок. – Профессор Оксман, разве Америка не объединена общей идеей? Разве не идее мы обязаны нашим положением в мире?

– Какой, простите? Какой идее, господин… – полюбопытствовал Чак и тоже заглянул в листок, якобы разыскивая там фамилию коллеги.