Кабул на военном положении

– Не говори, везет этим контрреволюционерам! Летом мне приходится ставить у себя в кабинете установку искусственного климата, а запасные части к ней возить из Пешавара!

Пронзительный свист прервал их беседу. Над ними пролетел МИГ-21 и, развернувшись, ушел в сторону гор. За ним последовал второй. Тафик проводил их взглядом.

– И здесь деньги бросаются на ветер! Президент распорядился, чтобы самолеты летали ежедневно, но днем от этого нет никакого проку, – "моджи" отсиживаются в убежищах. Напрасно жжем керосин и утомляем летчиков.

Он встал:

– Если тебе нечего мне больше сказать, я прощаюсь с тобой. Вчера вечером вышла неприятность на Чикен-стрит. Четверых моих людей расстреляли из автоматов прямо на улице, и никто ничего не видел! Я бы этих торгашей повесил прямо у дверей их лавок! Да, у меня теперь все сведения о журналистах.

– Есть что-нибудь любопытное?

– Нет, иначе мне донесли бы. Скорее бы уж они убирались отсюда!.. Кроме тебя, само собой!

Жизнерадостно улыбаясь, Элиас Маврос начал поднимать свое большое костистое тело:

– Я – революционер, азиз рафик!

Тафик извлек что-то из ящика письменного стола и догнал Элиаса в дверях.

– Вот, возьми!

Он сунул ему в карман баночку икры. Все знали о бедности Элиаса Мавроса и уважали его за аскетизм.

Маврос поднял баночку над головой и рассмеялся:

– Я распечатаю ее только в день победы!

Полковник Тафик безнадежно махнул рукой:

– Смотри осторожнее! К тому времени она протухнет!

Элиас Маврос выставил перед собой обличающий перст:

– Я донесу на тебя в соответствующие органы, азиз рафик!

Оба расхохотались, и Маврос вышел. Его ждал до смерти напуганный шофер: молодчики Тафика допросили его с пристрастием и обыскали машину, конфисковав пачку американских сигарет, стоившую целого состояния. Дабы утешить его, Маврос подарил ему баночку икры. Ее можно было продать за целых 2000 афгани.

По дороге Маврос насвистывал: все было готово к исполнению задуманного.

* * *

Со свирепым рычанием собаки кинулись друг на друга, норовя вонзить клыки в горло. Одна из них взвизгнула, и толпившиеся вокруг люди радостно завопили.

Селим Хан восседал в большом кресле, стоящем над толпою на дощатых подмостках. Его окружали вооруженные до зубов телохранители. Он бросил на Малко довольный взгляд.

– Хороший бой, верно?

Селим Хан успел накуриться гашиша, его глаза были налиты кровью. Гульгулаб с автоматом через плечо кинулся, занося бич, чтобы отогнать мешавших собакам зевак. Как и каждую пятницу по утрам, на обширном пустыре неподалеку от аэродрома кишело сборище держателей пари и просто любопытствующих. Здесь устраивались бои питомцев разных "конюшен" бойцовых собак. Селим Хан выставил дюжину рослых псов, тех самых, которые едва не разорвали Малко.

Бои был в самом разгаре. Вцепившись друг в друга, две псины со злобным урчанием катались по земле. Селим Хан наклонился к стоявшему рядом Малко.

– Скоро я дам тебе ответ, – тихо промолвил он по-русски. – Держи деньги наготове. Если я соглашусь, то возьму деньги, и мы уедем вместе в тот же день.

– Так когда?

Пронзительный визг, хлещущая кровь. Соперник питомца Селима Хана с перекушенной сонной артерией корчился в предсмертных судорогах. Селим Хан вскочил с восторженным воплем. Из горла Гульгулаба вырывались гортанные звуки. Подняв над собой автомат, он разрядил в небо всю огромную обойму. Люди бесновались, крича и рукоплеща. Пачки афгани переходили от одного к другому. Подождав, пока не стихнет шум, Малко повторил свой вопрос. Селим Хан неопределенно повел рукой.

– Мне нужно договориться с племенными вождями. Мы как раз обсуждаем этот вопрос. Держись наготове.

Снова раздался лай. Две новые собаки бросились друг на друга. Селим Хан досадливо махнул рукой и начал что-то обсуждать со своим дрессировщиком. Малко отошел в недоумении. По всей видимости, в настроении Селима Хана произошла перемена к лучшему. Но он. Малко, сидел на мине замедленного действия. Когда же кончатся проволочки военного вождя? Нужно было спешить: ХАД наступал на пятки. Сияющий Халед пересчитывал афгани: он угадал, на чью собаку ставить!

* * *

Алексей Гончаров отхлебнул обжигающего и очень сладкого чая. Давно уже живя в стране, он перенял местные привычки. Напротив него, утонув в глубоком кресле, курил сигару Элиас Маврос. Благодаря картинам на стенах, обилию ковров, жемчужному свету матовых ламп и расставленным всюду безделушкам в кабинете царила обстановка изнеженного уюта. Советское посольство уже закрылось, и лишь дежурные поддерживали его наиболее важные функции.

Элиас Маврос наслаждался теплом, покоем и вкрадчивым уютом этого дома. Рядом с чашкой чая находился серебряный поднос с бутылкой водки, распечатанной банкой икры и большой посудиной соленых огурчиков. Из кассетника лились приглушенные звуки старинных русских напевов.