«Качай маятник»! Особист из будущего

А еще при проверках мы просили подозрительных лиц руки свои показать. По ладоням можно было составить представление, чем занимался человек. У крестьян руки задубевшие, в мозолях. А у бандитов – небольшая мозоль, можно даже сказать – просто уплотнение на указательном пальце правой руки – от спускового крючка. Даже когда бандиты не стреляли, они передвигались по лесу, держа автоматы наготове. Вот и выдавал их палец-то. Обнаружил в избе мужика призывного возраста – обнюхал, пальцы посмотрел, и все ясно становилось – отпустить его или вести в отдел для проверки.

Потом таким бандитам – скорый суд проводили по законам военного времени. Никто их в камерах месяцами не держал – чего зря продукты переводить? Виноват – к стенке, или в лагеря – что, кстати, реже бывало. А чтобы из камеры отпустили назад, в деревню, на вольные хлеба – так я такого и не припомню. А если таких еще и пошерстить с пристрастием, то где-нибудь в сарае, под стрехой крыши, в стогу сена или еще в каком-нибудь укромном месте непременно и оружие найдется – автомат или, реже, винтовка. Бандиты предпочитали нашему оружию немецкие автоматы – короткие, удобные в ближнем бою.

Военно-полевые суды не сильно заморачивались доказательной базой. Если оружие было найдено, про отпечатки пальцев на нем даже и не заикались. Не скрою, были и среди оперативников СМЕРШа люди недобросовестные, арестовывавшие селян как бандитских пособников только ради улучшения отчетности. И приговаривал суд таких бедолаг к десяти годам лагерей.

Но я греха на душу не брал – к чему? Явных бандитов и предателей и без того хватало, скрытых агентов немецкой разведки выявлять было сложнее, но и они встречались при

зачистках. Иногда бывало, что в одну банду объединялись, чтобы вместе вредить.

Забрасывался такой агент, имевший подготовку и определенное задание, на нашу территорию, собирал вокруг себя отребье, которое грабило и убивало, но обеспечивало агента едой, прикрытием, жильем у многочисленной родни, а в случае необходимости огнем поддерживало из всех стволов.

Вот на такую разношерстную банду мы и напоролись.

Зашли в деревушку втроем, начали активиста сельского искать, да не оказалось такого. А с ними легче: подскажет, у кого родня в лесу, к кому по ночам неизвестные приходят или кто жить богато стал, наряды новые появились. Одежда в магазинах по талонам была – пальто, например, или туфли женские. Только откуда в деревне, недавно освобожденной от оккупации, талоны на одежду и обувь возьмутся? А у баб глаза зоркие. Вышла на улицу соседка Марфа, а на плечах – новый платок. Завидно соседкам, дома перескажут про обновки, а человек бдительный и толковый сразу насторожится – откуда это они?

Вот мы и вели разговор с селянами, со стороны вроде бы как и пустые – у кого наряды новые появились недавно? И не гнушались мимо помоек пройти – не валяются ли где консервные банки из-под немецкой жратвы? Иногда это помогало на след бандитов выйти.

Вот и сейчас – мы начали осматривать избу. Как старший, я находился в избе, а Виктор вышел во двор – хозяйственные помещения обшарить. Алексей охрану во дворе нес – прикрывал нас, чтобы не напали внезапно. Хозяйка в избе была одна, и смотрела она на нас недобро.

Осмотрев комнату и не обнаружив ничего подозрительного, я слазил в подполье. Кроме картошки в буртах, да и той немного, – ничего. Только собрался на чердак подняться, как зашел Алексей и стал шептать на ухо:

– На заднем дворе, в мусоре, банки консервные немецкие, из-под тушенки. Год выпуска свежий – сорок третьего года, не ржавые еще.

– Иди во двор и смотри в оба.

Насчет банок этого года выпуска – вещь интересная! Хозяйка одна живет, в избе бедновато, на полу коврики домотканые. Откуда немецкой тушенке здесь взяться? Подозрительно!

Только я к лестнице подошел, что на чердак вела и находилась не как в русских избах – снаружи, а в сенях, своего

рода холодном коридоре, как хозяйка мило заулыбалась и пригласила к столу в горнице – уже накрыто, вас ждет, стынет. Оказывается, пока я в подпол лазил, она успела на стол выставить вареную картошку в чугунке, сало нарезанное, круглый каравай хлеба и четверть мутного самогона.

Я вежливо отказался, пообещав потрапезничать попозже, а сам пистолет из кобуры вытащил. Чувство такое было, что в избе что-то нечисто. Мы зашли в избу не более получаса назад, а чугунок полон еще горячей картошки. Странно! Зачем одинокой женщине так много еды? Или есть кто-то, с кем можно трапезу разделить?

Позвав Виктора, я приказал хозяйке зайти в горницу и, кивнув на нее лейтенанту, чтобы глаз не спускал, начал подниматься по лестнице. Одной рукой за ступеньки-перекладины держусь, во второй руке – пистолет.

Едва я приподнял крышку, что вела на чердак, как на меня из чердачной темноты полетели вилы. Я едва успел пригнуться, и вилы, пройдя совсем рядом с моей головой, вонзились в крышку люка.

Не дожидаясь нового сюрприза сверху, я быстро направил в чердачный проем руку с пистолетом и сделал три выстрела веером. Нападавшего зацепил – сверху раздался вскрик и шум падения тела.