Качели Ангела (СИ)

Степановна остановилась, глядя на небо, что-то неведомое тревожило её сердце, предчувствие того, что эта гроза несёт с собой нечто особенное, доброе ли страшное ли, она не понимала, но ясно чувствовала внутри неиспытанную доселе торжественность, словно перед чем-то великим, таким, что изменит, перевернёт всё её существо. Зазвонил колокол к вечерней, и Степановна, словно очнувшись ото сна, встрепенулась и поспешила в храм, благо находился он почти рядом с её домом, разделяли их лишь постройки на церковном дворе – старый покосившийся сарайчик, где хранилась садовая и хозяйственная утварь, да здание воскресной школы, деревянный сруб, крытый шифером.

В храме было тихо, почти не слышен был вой ветра и шум приближающейся грозы с улицы, горели несколько свечей в подсвечниках, да лампады мерцали красными огоньками перед Ликами святых. Строго и мудро глядел Николай Угодник, кроткой любовью светился взгляд Серафима Саровского, духовными очами смотрела на прихожан слепая матушка Матронушка Московская, отражался кровавый отсвет лампады на челах семьи Царственных Страстотерпцев, и над всем сонмом святых, Ангелов и Архангелов, над большой семьёй прихожан храма были Его глаза. Господь взирал на чад своих пронзительным, всепоглощающим, всеобъемлющим и ласковым взором, в самую душу каждого, кто стоял сейчас, склонив голову, под сводами маленькой деревенской церквушки. Ведь Господу неважно огромный ли это каменный собор, архиерейское ли подворье, монастырские стены или деревянный сруб старого сельского храма, с единственным колоколом. В любом месте Он присутствует в Свою полную Силу, во Славе Своей и Любви к сотворенному им миру.

На аналое, где возлагается праздничная икона лежал Образ Казанской иконы Божией Матери, и очи Её полны были неземного света, материнской любви и жалости к чадам, такой, какой мать обычно жалеет неразумное дитя своё, которое по своей же шалости обожгло пальчик – вроде бы следовало отругать и наказать шалуна, однако может ли быть строгим сердце матери, и она пригнёт к себе льняную детскую головку, подует на больной пальчик, утешит и приголубит плачущего озорника, который и сам уж осознал истину материнских наставлений и правоту матери, когда предупреждала она, что огонь горяч.

Где-то, совсем рядом, вдруг раздался страшный грохот, словно молния насквозь прошла стены церквушки, и в трубном гласе грома сотряслась земля. Верующие вздрогнули, многие перекрестились, и осмотрелись по сторонам, но всё, казалось, было в порядке, лишь ветер начал выть заунывнее и яростней.

Началось чтение шестопсалмия. Затворились царские врата. Погасили свечи, потушили яркий свет, и лишь лампады теперь мерцали звёздами в полном сумраке, от того, что небо было затянуто чёрными грозовыми тучами, такими густыми, что ни один солнечный луч не пробивался сквозь них, на улице наступила тьма среди белого дня. Вышел на середину храма чтец, и потекли слова псалма. Ни движения, ни шороха, ни звука. Верующие склонили головы, погрузившись в молитву. Шестопсалмие символизирует собою Страшный Суд. В Церкви существует предание, что Страшный суд будет длиться ровно столько, сколько по времени читается Шестопсалмие. И сейчас, прихожане, предстоя перед Богом во время чтения этих дивных псалмов, помышляли каждый о Суде Божием над нашими душами. Всё не случайно в этих подобранных псалмах, говорится в них о всём пути Иисуса Христа, который проплывает мимо наших духовных очей в эти минуты, о церковных таинствах, установленных Спасителем, о Церкви Христовой. Во время чтения Шестопсалмия душа каждого молящегося проходит этот путь вместе с Господом, и в радостном ожидании спасения раскрывается навстречу Грядущему Спасителю, о Котором торжественно возвещает Церковь: «Бог Господь и явися нам, благословен Грядый во имя Господне!»

Благостную тишину вдруг нарушили крики с улицы:

– Горим! Горим! Пожар!

Молящиеся подняли головы, встрепенулись. Чтец прервался на полуслове. В первое мгновение все словно оцепенели, не понимая, что происходит. Отец Димитрий, молящийся про себя, стоя на амвоне у царских врат, первым бросился к выходу. За ним рванулись на помощь кричащим и все прихожане. Степановна выбежала в числе первых, то, что она увидела, заставило её оледенеть от ужаса.

Горели постройки на дворе храма, её дом, близко примыкавший к ограде, и восточная стена храма. Все эти постройки были уже ветхими, и оттого пламя шагало по ним семимильными шагами и лизало огненным языком брёвна, пожирало их с удовлетворением зверя. Высыпал на улицу деревенский народ.