Качели судьбы

Ларису не удивили ни слова Валерия, ни просительная интонация его голоса, ни неуверенный взгляд. Она-то знала, что так и будет, вот только он сам недавно стал догадываться. А то всё по инерции подходил к Любаше, глазки строил. Хотя всё чаще и чаще, сказав девчонке пару шутливых фраз, подсаживался к ней, Ларисе. И вот: «Заезжайте в мой замок».

Он работал сдельно и не мог надолго отходить от станка. Она же иногда целыми днями почти ничего не делала: на её участке продукция шла обычно в конце месяца. Они стали часто видаться, правда, только в цехе. Когда она подходила к его станку, он говорил, что у него повышается производительность труда.

– Знаете, я стараюсь поскорее закрепить деталь и включить станок, чтобы потом говорить с вами.

В перерыве, когда было ещё тепло, они вдвоём гуляли на улице. Длинные аллеи заводского сквера засыпаны жёлтыми листьями, и лишь в этом ощущается осень. А так солнце греет ещё жарко и высокие тополя зелены. Они говорят о чём-то тихо, спокойно, медленно ступая по шуршащим листья: черноволосый парень в клетчатой ковбойке и большеглазая девчонка в синем халате и белом свитере.

– Ваши фрейлины кидают на нас убийственные взгляды, – сказал он однажды, – но вы не обращайте внимания.

А она и не обращала. Ей интересно с ним, это главное. «Вот уж право – близнецы-братья!» – смеялась Лариса про себя. Но иногда смех этот замирал на удивлённо-восторженном: «Надо же!» В детстве они читали одни книги, играли в одни игры, и даже на самые мелочи у них оказывались одни и те же взгляды. Это было странно, а иногда даже страшновато. Скоро они начали понимать друг друга с полуслова, даже с полумысли. До посторонних, слышавших их разговоры, мало что доходило.

Познакомились граф и маркиза недавно. Шёл второй год работы Ларисы на заводе, в инструментальном цехе. Почему она пропустила и это лето, не стала никуда поступать? Её литературные дела шли неплохо. Уже не раз стихи Ларисы Тополёвой появлялись в газетах, напечатал её подборку столичный журнал. Вышел в городе сборник молодёжной поэзии – и в нём были её стихи. Теперь она занималась ещё в одной литературной студии, которая называлась «центральной» и работала при городской организации Союза писателей. И там её привечали. Казалось бы… Но нет, вновь поступать в литературный институт ей не хотелось. Не то, чтобы она боялась снова получить оскорбительный отказ. Не хотела! Можно было бы как Танюша Суркова – на журфак. Это ведь тоже профессия для пишущих. Но факультета журналистики в своём университете не было, а ехать в чужой город, скитаться по гостиницам и квартирам – рассказов Татьяны она наслушалась! – нет, это не по ней. Не в пример подруге, Лариса была домоседкой. Филфак тоже не прельщал, стать учительницей – не её призвание. А на заводе ей нравилось! Цех молодёжный, много приятных ребят и девчонок, атмосфера весёлая, дружная, туристские вылазки к реке, комсомольские поездки по местам боёв, вечера в заводском клубе… Работа не затрудняла, оставляла время и силы для чтения, студии, стихов.

Участок её назывался «сложные штампы», и не даром. Но эти самые штампы – сложные комбинации из сложных деталей, и такие же непростые чертежи, ей просто доставляли удовольствие. Мастер как-то сказал: «У тебя, Тополёва, ярко выраженные технические способности. Поступай в политехнический институт, завод даст тебе направление. Вернёшься к нам инженером, а там, глядишь, и главным специалистом станешь». Она отшутилась и про себя посмеялась: «технические способности!» Ей хотелось писать и только писать!

Сентябрь она вновь провела в колхозе. Это был не тот прошлогодний памятный колхоз, но тоже подшефный завода. Копали картошку и свеклу. А когда вернулась, ещё долго не обращала внимание на этого новенького парня. Позже собственное невнимание казалось Лариса странным. Ведь он, высокий, грациозно-стройный, со жгуче-чёрной шевелюрой, был очень заметен. Она знала, что его зовут Валерка, что он только что демобилизовался, до армии работал здесь же, в цехе, и опять вернулся на своё место. Но всё это было ей безразлично, даже то, что стал, не скрывая, «подбивать клинья» к её хорошенькой напарнице Любаше. Миловидная простушка Любочка млела, закатывая глаза и заливаясь хохотом на каждую его незамысловатую шуточку. А Валерка кокетничал со знанием дела. Лариса изредка удивлённо поглядывала в их сторону – чувствовалось, что парень умнее и интереснее, чем кажется. Но потом снова опускала глаза к страницам: по школьной привычке в часы простоя читала, пряча книгу под столом. Когда Валерий, бывало, пытался втянуть её в разговор, отвечала скупо, чтобы не мешать им.

Но, когда она приняла детали и расписывалась на чертеже, он заглянул через её плечо и спросил:

– Послушай, что у тебя за роспись? Похоже на «д'Артаньян»!

Лариса обернулась, словно заново увидела его: парень стоял, чуть склонив голову, высокий, с сильной красивой фигурой, в солдатской гимнастёрке.

– Ты единственный человек, кто это разгадал, – сказала наконец. – Надо же!