Качели в Пушкинских Горах

— Что ж, — говорит, — и на этом спасибо… — и побежал по мосту. Вскочил в электричку. Рукой мне помахал. Я быстрей на площадь. Бегаю, отца ищу. Нашла наконец. И машина сразу подъехала. Вернулись на базу. Только вышли, мать ко мне бросается. Обнимает, целует, плачет, словно год не виделись. И люди какие-то незнакомые по базе снуют. Ко мне подходит один.

— Вам не встречался случайно в лесу молодой человек в светлом костюме?

— Встречался, — отвечаю, — а что?

— Где вы его видели?

— Я с ним вместе по лесу шла, — говорю, — а потом он уехал на электричке.

— Когда?

— Минут пять назад. А что такое? Объясните мне!

Не объясняют, в машину бросаются. Потом тот, который со мной говорил, пальцем манит. Подошла…

— Девочка, маленькая моя, — говорит, — ты в рубашке родилась… Человек, которого ты встретила, опасный маньяк, убийца. Два дня назад он сбежал из клиники, а час назад задушил свою бывшую жену — она жила здесь неподалеку — и скрылся… Но ты не волнуйся, девочка, мы его поймаем… — руку протянул. Я думала, попрощаться хочет, а он вдруг за ухо меня как схватит! — Не ходи, не ходи ночью одна по лесу! — крутит ухо. И уехали…

Молчание воцарилось в комнате. Бикулина вертела на пальце кольцо. Маша и Рыба в изумлении на нее смотрели.

— Чай будем пить? — спросила Бикулина.

— Чай… — растерялись Маша и Рыба.

— Чего вы волнуетесь, дурочки, — засмеялась Бикулина, — его же поймали!

— Откуда ты знаешь? — спросила Рыба.

— Сегодня утром по радио объявляли!

Пошли пить чай.

— И… ты будешь носить это кольцо? — Рыба неизвестно почему начала заикаться.

— Не знаю… — Бикулина сняла кольцо, положила на ладонь.

— Дай! — попросила Рыба.

Бикулина протянула кольцо.

Рыба долго рассматривала его на свет. Сосредоточенной и очень строгой казалась Рыба.

Маша пила в оцепенении чай. А на улице уже смеркалось. На улице — веселые голоса и стук перекатываемой по асфальту жестянки. Собачий лай и музыка из какого-то окна. Маша допила чай, походила по кухне. Выглянула в Бикулинино окно. Семеркин! Семеркин ходил по скверику, а Зюч мелким черным бесом сновал в кустах, все обнюхивая, всему придавая значение. И Маше захотелось немедленно уйти из этого дома, где бабушка легко порхает, протирая без конца фотографии команд-чемпионов, в которых играл когда-то ее сын, а фотографию жены сына, изящной лучницы, не протирает, где скупой желтый круг лампы на железной ноге высвечивает семейное безумие, где мебель черна и сурова, где страшные рожи скалятся с ковра, где Бикулина сидит на кухне, пьет чай, а над зеленым кольцом витает незримая тень убийцы в белом костюме…

К спасительному окну приникла Маша. «Семеркин! — с неизъяснимой нежностью подумала она. — Семеркин, сейчас я уйду отсюда! Семеркин, подожди меня!»

Маша пошла в прихожую.

— И мне пора, — встала из-за стола Рыба.

Молчание грозно повисло в прихожей. Маша и Рыба мялись около двери. Бикулина недобро на них смотрела.

Маша щелкнула замком, распахнула дверь…

— Бикулина! — сказала Рыба. — А ведь ты все наврала! Я вспомнила! Был такой французский фильм! И книга! Ты все наврала!

Однако не смутилась, не застыдилась Бикулина.

— А вы, дурочки, поверили! — захохотала. — Конечно, наврала! А вы перепугались! Что мне, уже и пошутить нельзя? — взгляд Бикулины остановился на Маше. — Беги, беги, Петрова! А то опоздаешь…

— Куда опоздаю? — деревянным голосом уточнила Маша, всей душой сознавая, что уточнять не следует.

— Уйдет Семеркин!

Маша отступила в сумрак прихожей. Теперь и Рыба смотрела на нее с любопытством.

— Семеркин? — спросила Рыба. — Откуда взялся Семеркин?

— Это ты спроси у Петровой! — захохотала Бикулина и захлопнула дверь.

Маша и Рыба молча спускались с лестницы. Вышли из подъезда. Семеркин их увидел, приветливо помахал рукой. Стиснув зубы, Маша прошла мимо…

С этого момента началось новое, причиняющее Маше не меньшую боль раздвоение. Второе «свое» появилось у Маши — Семеркин. Но если первое «свое» — смородиновый куст — было неведомо Бикулине, то про второе она догадывалась и мучила Машу как хотела. Каждый раз в светлую реку Машиных мыслей о Семеркине вливалась черная струйка горечи. Семеркин был солнцем. Бикулина злой тенью. И Маша ненавидела Бикулину…