Качество жизни

В студенческую пору мне, провинциалу, не понявшему еще своей особенности, чудилось, что я неловок и от этого тороплив. Прилежно послушав часа два речи однокурсницы, лепечущей о стихах поэта Е. и не прошедших чувствах к другу детства, не имея охоты, да и умения поддерживать духовный диалог, я адаптировал ситуацию, то есть брал разговорчивую девушку за руку, а потом за талию и решительно привлекал к себе, и она, надо сказать, тут же забывала и о стихах поэта Е., и о не прошедших чувствах к другу детства. И мы уже адаптировались вместе.

— 10

Прежде чем научиться стаскивать слова в кучу, попутно выбрасывая лишнее, я занимался делом прямо противоположным: растаскивал, да еще каждый клочок при этом рвал на части, длинное удлинял, рыхлое разрыхлял, мягкое размягчал и т. п. Объясняю: я трудился литературным поденщиком (сказать бы негром, как все говорят, да политкорректность мешает!), бросив газетную суету, не приносившую ни славы, ни денег, и сочинил за четыре года 24 романа. Меня звали Кимом Шебуевым, Максимом Панаевским, Ольгой Ликиной и Вероникой Темновой. Писал я романы любовные, детективные, любовно-детективные и детективно-любовные. Нет фразы, которую я не смог бы разболтать на страницу, нет сюжета, из которого я не сумел бы соорудить книгу. Издателям было все равно, о чем; заказывая книгу, они определяли лишь объем и жанр. «Детективщинки листов пятнадцать. Любовщинки семь», — говорил один из них. Сейчас он занимается детской литературой и мечтает вслух: «Гаррипоттерщинки бы какой ни на есть листов тридцать-сорок, издадим толсто и красиво!».

То есть детективщинка, любовщинка (а также триллерщинка, нонфикшенщинка, прости меня, Господи, или, если от имен авторов, не посягая на сами уважаемые имена, муракаминщинка, паолокоэльевщинка, акунинщинка, пелевинщинка, сорокинщинка…) и иже с ними представляют собой однородную по сути субстанцию или, проще говоря, хрень, которая может мериться погонными страницами или штуками и одинакова во всех лавках, в любых обертках, что от нее, собственно, и требуется, поскольку у товара массового потребления важнейшее свойство — быть похожим на то, что ели вчера.

Надо только, говорил я себе, не заноситься и понимать, что ты именно производитель продукта, сходного с ливерной колбасой, и твоя максимальная задача — сделать этот продукт, елико возможно, качественным, съедобным, не вызывающим несварения.

Но как колбаса неизбежно наполнена на 80 % всякими добавками, в том числе, извините за выражение, бумагой, — такова рецептура! — так и романы приходилось искусно разжижать: чем жиже продукт, тем легче проглатывается. И это тоже перешло из работы в жизнь.

Вот пример: сижу на приеме у врача. У психоневролога. Рассказываю о своих симптомах. Жалуюсь то есть. А в это время молоденькая медсестра протирает листья большого фикуса. Я смотрю на нее и автоматически перевожу ее в три формата, то есть она существует едина в трех текстах.

Формат первый, более или менее обычный:

«Он (это я о себе в третьем лице) невольно загляделся на молоденькую медсестру, протиравшую листья фикуса».

Формат Шебуева и Ко:

«Хоть и был он озабочен своей болезнью, но не мог не обратить внимания на молоденькую и красивую медсестру, блондинку с синими глазами, которой как раз в этот момент пришло в ее очаровательную голову, не переполненную абстрактными понятиями, войти в кабинет и заняться протиркой листьев чахлого фикуса, стоящего на полу в деревянной кадке; она нагнулась, белый халат плотно обозначил гибкие линии спины, талии и бедер, и он с удивлением обнаружил в себе мимолетную вспышку вожделения, которое, казалось, было в его состоянии неуместным, лишним, несвоевременным, но, однако, если в другое время его посетило бы привычное чувство горечи оттого, что эта девушка никогда не будет ему принадлежать, то теперь, наоборот, ему стало даже радостно: я еще замечаю красоту и молодость, я еще не разучился желать, я не окончательно болен!»

Формат адаптированный (в котором я и стал потом мастером, о чем см. ниже):

«…».

В этом формате девушки, увы, совсем нет: адаптация предполагает уничтожение всего, что не имеет отношения к главному смыслу.

Смысл же в том, что я получал от своей работы удовольствие. Тихое, скромное и практически бескорыстное — платили очень мало. Жена Нина содержала, как выражаются сейчас, меня и сына Валеру. Работала в туристической фирме, сопровождала иностранцев, приезжавших в Москву частным порядком (перевод с англ., франц., экскурсии, практ. советы по шопингу), потом удачно устроилась в совместное благотворительно-коммерческое предприятие. Мою гордость это не уязвляло, я не поддерживаю идиотической уверенности советского киногероя Гоши (помните, был такой?), что мужчина должен зарабатывать больше и вообще быть всему головой — цитирую — «уже на основании того, что я мужчина!». Я в этом задорном потряхивании бубенцами вторичных половых признаков (пусть даже на словах) не видел и не вижу резона. Мужчина от природы сильней, умней, это да, но если социальные условия загоняют его в тупик, чем он виноват?[2]