Кадар

Что это будет за мир, предсказать не берусь. Да и никто бы, наверное, не смог. Одно только можно сказать наверняка. Облик человечества изменится кардинально. Те немалые силы, что были раньше направлены на безрадостный механический труд, отныне целиком пойдут на дальнейшее духовное совершенствование. Отныне ничто не сможет стать на пути стремящегося к Преображению человека.

Хм, как-то высокопарно это, что ли. Написал и самому как-то неловко стало. Нет, подальше надо от высоких слов, подальше. Скромность, она ведь не только на Птолезе скромность. Она везде… М-да.

Итак…

Впрочем, что это я опять забегаю вперёд!?

По порядку же надо обо всём.

Для начала же попробуем успокоиться. Сделаем вдох, спокойный, глубокий, потом такой же сделаем выдох. Раз – два! Раз – два!

Ну вот, совсем, совсем другое дело. Можно и продолжать.

На чём же я остановился? Ага! Кажется на часе Икс.

Назначили его, как я уже указал, на 9.00 по среднегалактическому. И место для него выбрали очень даже удачное, в трёх километрах от городка, почти рядом с Лесом Шкляревского. Там такая уютная зелёная равнина, а посреди неё не менее уютная зелёная котловина, на склонах которой и предполагалось разместить многочисленных зрителей. Ну и народу же там собралось. Почти всё население Кадара. Тысяч пятнадцать, наверное, если не больше. Из них чуть ли не половина настоящие знаменитости. Ну, Вениамин Шлемов, начальник местной колонии и потомок того самого Егора Шлемова, что открыл пятьсот лет назад Кадар, это понятно, ему по должности полагается тут находиться. Раковский и Черных – понятно тоже. Первый, как я уже говорил, руководитель кадарской части Проекта, второй неизменный его оппонент. Но вот чтобы среди зрителей оказался и Лезоринс Иван Станиславович – этого я уж никак не ожидал. Я даже и не предполагал, что самый известный ныне художник тоже находится здесь. Воистину, пути творческого поиска неисповедимы. А может, он просто приехал сюда отдохнуть?

Из прочих, кого я узнал, были Шкляревский, Итугуанако (ещё один экзобиолог), Тертышный (исследователь местных Аномалий), представители Службы Надзора Козак и Гомеш, а также Куртис, Бэла и Савватий, непосредственные участники Проекта. В общем, для малоизвестной провинции, каковой Кадар всё-таки по сути является, я бы сказал, довольно-таки представительный бомонд.

М-да!

К десяти часам котловина напоминала заполненный зрителями амфитеатр. На одном из склонов, в верхней его части, расположился Штаб – крупная шатрообразной формы палатка, в которой, собственно, и находился пульт управления биогенератором. Сам биогенератор лежал уже на дне котловины, в самом её центре. Внешне он походил на безукоризненно выполненный шар диаметром 10 метров 15 сантиметров. Цифры эти я называю так точно потому, что, как один из монтажников, знаю их наверняка.

К 10.10 все участники Проекта находились в палатке. Там, разумеется, был и я. Изнутри палатка напоминала идеально круглую комнату. Та часть её стены, что обращена к котловине, была прозрачной, перед ней располагался пульт, изогнутый полумесяцем наклонный стол, всю поверхность которого покрывали экраны ментоскопирования, циферблаты, индикаторы, кнопки, верньеры.

Перед пультом имелось три кресла, и все они были заняты. В центре, конечно же, расположился Раковский, по бокам – Куртис и Савватий. Что же до нас с Бэлой, то нам была отведена менее почётная роль – стоя позади кресел, быть на подхвате. Не знаю, как Бэла, а я в особой обиде на это не был. Всё-таки мы в святая святых.

И вот, наконец, долгожданная минута пробила.

Я так при этом напрягся (чтобы запомнить великий момент получше), что перед глазами у меня чуть не поплыли круги. И, как следствие, воспоминания у меня остались какие-то отрывочные. Даже через три часа, когда улеглось волнение и когда я пишу эти строки, не могу выстроить из них последовательный логический ряд. Вот эти отрывки. Поглядывающий то и дело на часы Раковский, радостно заблестевшие глазёнки Бэлы, чопорный до невозможного вид Куртиса, воцарившаяся в котловине тишина, какой-то приподнявшийся справа на склоне чудак, дурашливо так махнувший нам красным платком (якобы можно нам начинать), тускло отблёскивавший на солнце бок биогенератора, чьё-то прерывистое от волнения дыхание (очень даже может быть, что и моё), звон – не то в голове, не то от заработавшей аппаратуры, и, наконец, утопающая под белым пальцем Раковского красная кнопка.

Дальше мои воспоминания более-менее связны.

Биогенератор на дне котловины неуверенно так шевельнулся, поднялся после этого метров на двадцать вверх и в неподвижности замер, словно бы призывая всех присутствующих полюбоваться, какой же он всё-таки красавец. Кто-то от избытка чувств зааплодировал. Инициативу поддержали, и вскоре над котловиной уже гремело вовсю. Я тоже пару раз хлопнул. Несильно так, только лишь для порядка, чтобы не нарушить воцарившуюся в Штабе рабочую атмосферу.