Кадавр. Как тело после смерти служит науке

Из статьи Крафта я узнала, что если мужчина считает, что ему досталось сердце другого мужчины, он почему-то также считает, что тот мужчина был настоящим жеребцом и что часть его мужской силы каким-то образам передалась новому владельцу. Медицинские сестры, ухаживающие за пациентами-мужчинами, перенесшими пересадку сердца, отмечают, что у тех часто возникает повышенный интерес к сексу. Одна медсестра рассказывала, что один из пациентов просил ее носить не бесформенный халат, а что-то более облегающее, чтобы он мог видеть ее грудь. Один из оперированных, в течение семи лет до операции страдавший от импотенции, активно демонстрировал вновь приобретенную способность к эрекции. Другая медсестра рассказала о мужчине, который не застегивал свою пижаму, демонстрируя ей свои мужские принадлежности. Тэблер и Фриерсон заключают, что «это иррациональное, но довольно распространенное убеждение, что реципиент каким-то образом приобретает характеристики донора, обычно является транзиторным, но может изменить сексуальное поведение человека». Будем надеяться, что у человека с сердцем курицы терпеливая и отзывчивая жена.

Изъятие органов из тела X подходит к концу. Почки, которые уходят последними, уже извлечены из ее вскрытого туловища. Ее грудная клетка и брюшная полость заполнены измельченным льдом, окрашенным кровью в красный цвет. «Вишневый лед», — пишу я в записной книжке. Процедура длится уже почти четыре часа, и теперь X начинает походить на обычный труп. Ее кожа по краям разреза высохла и загрубела.

Почки помещают в голубую пластиковую емкость со льдом и перфузионной жидкостью. На помощь прибывает еще один хирург, который вырезает фрагменты вен и артерий, которые должны быть переданы донору вместе с органом, как запасные пуговицы, на тот случай, если оставшиеся при органе фрагменты сосудов окажутся слишком короткими. Еще через полчаса этот хирург отходит в сторону, а первый хирург возвращается, чтобы закончить работу.

Хирург разговаривает с доктором Посселтом о том, как зашивать тело, при этом поглаживая края разреза рукой в перчатке, а затем дважды похлопывает тело X, как бы подбадривая ее. Пока он шьет, я спрашиваю у него, есть ли разница в работе с мертвыми и с живыми пациентами.

«О да, — отвечает он. — На живом пациенте я никогда бы не позволил себе сделать такой шов». Он использует более свободный шов с достаточно грубыми петлями; на живом человеке стежок был бы более плотным и более аккуратным.

Я перефразирую вопрос: не странно ли выполнять хирургическую операцию на ком-то, кто уже мертв?

Его ответ меня удивляет: «Пациент был жив». Я думаю, хирурги привыкли видеть в своих пациентах (особенно в тех, которых никогда раньше не встречали) только то, что видно глазом: набор органов. И, наверное, об X действительно можно сказать, что «пациент был жив». Открыт был только ее торс, так что молодой врач никогда не видел ее лица и мог не знать даже того, был ли пациент мужчиной или женщиной.

Пока хирург шьет, медсестра с помощью щипцов собирает с операционного стола обрезки кожи и жира и сбрасывает их в оставшийся разрез, как если бы X была корзиной для мусора. Сестра объясняет, что так положено: «Все, что не отдано, остается с ней». Фрагменты пазла отправляются обратно в свою коробку.

Процедура окончена. Медсестра обмывает тело X и накрывает его простыней для отправки в морг. По привычке или из уважения она берет свежую простыню. Координатор трансплантационных операций Вон с медсестрой переносят X на каталку. Вон подвозит каталку к лифту, и мы спускаемся в морг. Рабочие находятся в боковой комнате, за чередой двойных дверей. «Можем мы оставить это здесь?» — кричит Вон. Остановится «этим». Нам велят ввести каталку в холодную комнату, где уже стоят пять других. Тело X ничем не отличается от других тел [48].

Но на самом деле X — другая. Она помогла выжить трем обреченным людям. Она подарила им дополнительное время жизни на земле. Иметь возможность, будучи уже мертвой, делать людям такие подарки — это потрясающе. Большинство людей не могут делать такие вещи при жизни. Такие трупы, как X, это герои среди мертвецов.

Меня изумляет и очень расстраивает, что при наличии восьмидесяти тысяч людей, ожидающих пересадки сердца, печени или почек, шестнадцать из которых умирают ежедневно, не дождавшись донорского органа, больше половины семей, находящихся в том же положении, что и семья X, отказываются дать разрешение на трансплантацию, а предпочитают сжечь эти органы или дать им сгнить в земле. Мы соглашаемся, чтобы хирург спас нашу жизнь или жизнь близкого нам человека, но не готовы спасти жизнь незнакомца. У X нет сердца, но ее никак нельзя назвать бессердечной.

9. Всего лишь голова

Обезглавливание, реанимация и трансплантация головы