И все же даже в письмах Родченко не оставляла надежды, что рано или поздно у российских ученых вновь появится возможность приблизиться к мортальным аномалиям без риска уголовного преследования.
Пять лет назад из-за закрытия Института оборвалась ее карьера. Она тогда готовилась к защите докторской и отправляла документы в Германию и в США — надеялась получить стипендию и уехать преподавать, писала книгу о региональном фольклоре. Но все пошло под откос одним днем, когда сперва минюст объявил КИМА нежелательной организацией, а затем, вечером, в архив Института с обыском пришли менты и изъяли всю технику, компьютеры, оборудование. Клеймо «нежелательной организации» означало, что теперь любую попытку сотрудников Института передать данные о кадаврах третьим лицам государство будет расценивать как госизмену. Сотрудники были в шоке еще и потому, что никто не мог толком понять, чем продиктованы действия государства: «мы изучаем чертовы трупы в полях, с какой стати власти вообще есть до этого дело? Они годами делали вид, что кадавров не существует, а теперь возбудились — с чего это?» Родченко собрала всех в актовом зале и сообщила, что им придется «на время приостановить деятельность», она говорила о «заморозке», по факту же речь шла о демонтаже, все это понимали. Государство окончательно озверело, и в новых реалиях ни о каких исследованиях мортальных аномалий не могло быть и речи.
Так Даша, как и многие другие в то время, оказалась на улице, без работы и без перспектив. Через пару дней стало известно, что Родченко задержали. Даша купила билет в Тбилиси транзитом через Ереван, последнюю неделю перед вылетом, опасаясь обыска, она старалась не появляться в квартире, скрывалась у подруги. Вернулась в ночь, собрала два чемодана, в последний раз прошлась по родному району, утром села в такси и уехала в аэропорт.
У Даши был выходной, она уже второй день безвылазно сидела в комнате и в очередной — уже, кажется, в шестой — раз перепроходила Bloodborne, когда на телефон пришло сообщение. Это был Видич. Вестей от него не было уже четыре года, и тут — на тебе:
Дорогая Даша,
Надеюсь, вы еще проверяете эту почту. Я пишу по делу, есть предложение, которое, возможно, покажется вам интересным. Мой телефон [номер]. Или, если удобнее, напишите свой, я перезвоню.
Даша позвонила. Видич был уже очень стар и говорил с трудом, по-ельцински медленно, он и до этого не блистал скоростью речи, его восточно-европейский акцент всегда был предметом шуток среди коллег, но теперь стало еще хуже — казалось, кто-то поставил запись его голоса на скорость х0.7. Он спросил ее о работе, и Даша, запнувшись, сообщила, что в данный момент безработная.
— Что ж, — сказал он, тяжело вздохнув, словно даже произнесение этих слов отнимало у него уйму сил, — значит, я вовремя позвонил. Хотел пригласить вас в Институт, собираем старую гвардию…
— Погодите. В какой институт?
— В тот самый, Дашенька, в наш Институт. Мы возрождаем проект. Поэтому я вам и звоню.
Она приехала в берлинский офис, Видич встретил ее лично. Формально он теперь занимал место директора Института, пока Родченко отбывала срок. Он выглядел очень уставшим, хотя одет был хорошо, в новый пиджак и рубашку, которая топорщилась на его большом, круглом животе.
— Дашенька, душа моя, как же я рад вас видеть! — Видич ко всем сотрудникам относился по-отечески, женщинам пытался делать комплименты, чаще всего кринжовые, но до сальностей никогда не опускался. Заметив у Даши седую прядь волос, он улыбнулся. — Ой, Дашенька, ну вы прямо Сьюзан Сонтаг, очаровательно, просто очаровательно!
Он разлил чай по чашкам, достал мятные пряники и пригласил Дашу за стол, и после недолгой светской беседы — про жизнь в эмиграции — перешел к делу:
— Теперь у нас есть финансирование, скромное, но все же. Мы хотим продолжить исследования, — Даша открыла было рот, но Видич перебил ее. — Да, я знаю, вести исследования, находясь в другой стране, непросто. Но… сейчас я вам кое-что покажу. — Он достал планшет, пару минут воевал с ним, пытаясь отключить блокировку экрана. Наконец, открыл файл и протянул Даше. На планшете была карта России, на ней — россыпь красных крестиков. Вокруг каждого крестика — белый ореол. Ореолы шевелились и расширялись.
— Красные кресты — это те, что выбрасывают соль ежедневно. — Даша вскинула бровь, Видич кивнул. — Белые ореолы — это объемы соляных выбросов, они растут.
— А власти что?