Кадеты, гардемарины, юнкера. Мемуары воспитанников военных училищ XIX века

Шершнев — необыкновенно вялый и мешковатый кадет, но добрый малый, потом выровнялся и служил в гатчинских кирасирах Ее Величества, за него мне доставалось на ученьях, а раз, выйдя из терпенья, я подтолкнул его прикладом, что было замечено капитаном Чижевичем, и был отправлен после учебы под арест.

Резвый — самый отчаянный школяр и дерзкий на ответы, но весьма симпатичный, живой характер с хорошими способностями. Все проделки с дежурными офицерами и нелюбимыми учителями исходили из его головы: хлопушки, порох, ламповое масло, жвачки, мел, мокрые губки и т. п. кадетский арсенал находили в нем гениального изобретателя. <…> Но концы так ловко им прятались, что можно было подозревать Резвого, но он не попадался. <…>

Мамонтов — черноглазый красивый кадетик, но находившийся в постоянных неладах с начальством и учителями. Однажды вечером Мамонтов еще с одним кадетиком, имя которого забыл, забрались курить на чердак над классным флигелем. Кто-то из классных сторожей доложил дежурному офицеру, что кадеты пошли на чердак. Началось преследование. Другой кадет был уже под угрозой исключения из корпуса. Мамонтов предложил ему спуститься по водосточной трубе, но тот не решал — ся и пришел в отчаяние. «Садись на спину и держись за меня», — предложил ему тогда Мамонтов, и таким образом оба избегли поисков и незамеченные вернулись в классы. <…>

При моем поступлении в корпус 1-й ротой командовал лейб-гвардии Волынского полка капитан Прутченко — любимый кадетами за порядочность и самостоятельность; после него принял роту лейб-гвардии Павловского полка штабс-капитан Алексей Федорович Фролов. В его командование мне пришлось присутствовать при отвратительном зрелище, устроенном директором Орестом Семеновичем и нашим ротным командиром. В числе товарищей был один из братьев Плец. Небольшой, коренастый, с чистым, скорее красивым лицом и добрыми глазами, он был чрезвычайно упрямый и неподатливый в обращении с начальством. Плец был выпускной. Не помню, по какой причине ротный командир выбранил Плеца. У Фролова была чрезвычайно неприятная манера обращения с кадетами, усвоившая ему кличку «собачка». Плец заупрямился и не исполнил повторенных требований Фролова. Не помню дальнейшего хода истории. Плец сидел под арестом. Мы собирались на ученье, построились, а нас не ведут. Отворяется дверь, и является торжественное шествие: директора, батальонного, штаб-офицера, адъютанта, милейшего и симпатичнейшего капитана Геракова, в сопровождении отряда музыкантов, в числе обязанностей которых входили экзекуции. Сторожа принесли скамейку и розги. Привели Плеца, и, после нескольких слов Ореста Семеновича, Плеца жестоко выдрали.

Он ни слова не произнес и молча, весь красный, удалился. Мы были глубоко возмущены и потрясены такой расправой с взрослым, выпускным кадетом за несколько месяцев до его производства в офицеры.

Само собой, подобные действия становились непреодолимой преградой в сердечных отношениях между кадетами и такими начальниками. Лихонина кадеты не любили — за бессердечность. Он без всякого сожаления или участия исключал из корпуса тем или другим путем кадет ленивых, строптивых и характерных. Все это знали, исправительные меры были разные наказания и затем удаление из заведения. В нужды кадет он не входил. Зато все наружное было в отличном порядке, а воспитательная среда были сами кадеты и редкие из офицеров, как фон дер Вельде, Чижевич, <отличавшие-ся> своей порядочностью <…>. В корпусе между кадетами жили традиции <Екатерининских> времен <…>, которое было как бы золотым веком корпуса, отразившимся на нравственных принципах товарищеского самовоспитания, и это несмотря на грубое и жестокое время, пережитое кадетами при императорах Павле I и Александре I, времени прусской муштры и шпицрутенов, которыми хотя и не угощали кадет, но от них, судя по унаследованным приемам экзекуций — образчик которых мы видели на субботних порках и на бедном Плеце, — жестоко доставалось кадетам. <…>

В 1858 году по окончании экзаменов я был переведен в 3-й специальный класс и произведен в старшие унтер-офицеры с шевроном на левом рукаве. Товарищи были произведены в офицеры, а мы в числе восемнадцати оставлены в 3-м специальном классе. Скучно было оставаться, но иначе нельзя было попасть в гвардию. Мы пошли в лагерь.

Лагерь был необыкновенно трудный. Независимо от наших домашних и отрядных учений мы принимали участие в ночных маневрах обложения, осадных работах и штурме крепости, которые производил великий князь Николай Николаевич в саперном лагере. Кроме того, 3-й специальный класс усиленно занимался глазомерной съемкой <…>.

Ночные маневры очень занимали кадет. Несмотря на утомление, мы с удовольствием принимали в них участие, тем более, что все в них было необычное; а кроме того, будучи с достаточной подготовкой в фортификации, мы, кадеты старших классов, интересовались самым ходом работ. Возвращаясь на заре в лагерь, случалось засыпать на ходу.