Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

В дни Белого движения на Украине, при гетмане Скоропадском[17], кадетские корпуса были восстановлены под именем «войсковых бурс» в Киеве, Сумах, Полтаве и Одессе. Равным образом открылись снова кадетские корпуса: Хабаровский, Иркутский, Новочеркасский и Владикавказский, так как революция и большевизм привели к тому, что за период 1917–1918 годов погибли все военные училища и 23 кадетских корпуса из 31, существовавшего до марта 1917 года в России. Гибель большинства из них была ужасна, и беспристрастная история когда-либо отметит те кровавые события, которые сопутствовали этой гибели, как, например, поголовное избиение персонала и кадет Ташкентского корпуса, которое можно приравнять разве к избиению младенцев на заре Нового Завета… Это была недостойная месть большевиков за то, что строевая рота ташкентских кадет принимала участие в обороне Ташкентской крепости вместе с юнкерами и школами прапорщиков.

Ко всему вышеизложенному не лишним будет добавить, что со времени революции круто изменился взгляд русского образованного общества за границей на русские военно-учебные заведения, выказавшие столько геройства и самоотвержения при защите родины во время Гражданской войны в России. Этому лучшим свидетельством служит признание одного из руководителей общественного мнения до революции, писателя и публициста Александра Амфитеатрова, который в одной из своих статей в зарубежной прессе воскликнул, изумляясь самопожертвованию и геройству кадет: «Не знал я вас, господа кадеты, честно признаюсь, и только теперь осознал глубину вашего подвижничества…»

М.С Последние дни Первого кадетского корпуса [18]

В феврале 1918 года корпус наш еще существовал. Переименованный летом 1917 года Временным правительством в «гимназию Военного ведомства», он после захвата власти большевиками представлял собой странное соединение неизжитых и неисчезавших, твердо укоренившихся старых духовных основ кадетского бытия с новыми формами, данными нам «попечительной» советской властью вместе с проявлениями в нашей внутренней жизни отражений и отголосков «народной стихии», а вернее – разнузданной солдатской массы и городской черни, бушевавших вне наших стен.

В сборной зале корпуса помещался в это время самокатный батальон, вызванный Временным правительством для защиты от возможного большевистского восстания. Считавшийся отборной частью и действительно имевший в своем составе лучший солдатский элемент, возможный по тому времени, этот батальон в критические дни октября 1917 года объявил «нейтралитет» и не сдвинулся с места на защиту власти, вызвавшей его именно для этой цели.

Соседство это было для нас, конечно, довольно стеснительным, но надо и признать, что за семимесячную нашу совместную жизнь у нас не произошло ни одного серьезного конфликта с нашими случайными гостями. Это надо, по-видимому, отнести к тому, что со стороны нашего начальства были приняты необходимые меры и даны нам нужные инструкции, которым мы, в общем, подчинились. С другой стороны, объясняется это, повторяю, и самим составом батальона, который действительно не был большевистски настроен (по тому времени) и вовсе не собирался «захватывать» корпус и изгонять нас из него, как он мог совершенно свободно и безнаказанно это сделать в то время.

«Попечение» о нас новой советской власти проявилось в двух актах: во-первых, к нам был назначен комиссар, унтер-офицер, кажется, лейб-гвардии Волынского полка по фамилии Ульченко, хохол огромного роста с черной бородой, к счастью, абсолютно ничем себя не проявлявший и проводивший все свое время на кухне, поправляя свое здоровье, и, во-вторых, был визит к нам полномочного представителя нового начальника военно-учебных заведений капитана Дзевалтовского.

В день его визита мы были, по его желанию, собраны, не в строю, а толпой, на площадке перед комнатой дежурного офицера роты Его Величества и должны были выслушать его речь. Перед нами появился смуглый брюнет среднего роста, худощавый, с блестящими черными глазами, черными усами и бородкой, одетый в коричневый офицерский френч, гусарские чакчиры и сапоги. Речь произнес он типично митинговую, и из нее мы узнали, что отныне мы перестали быть представителями военно-дворянской касты и наследниками сословно-привилегированного класса и что долг наш теперь, когда в России утвердилась советская власть, стать на точку зрения служения народу. Начальству нашему даны, мол, соответствующие инструкции, и если оно не сумеет справиться с задачей, то понесет ответственность и будет заменено другим, а тех из нас, кто не подчинится новому духу времени, не только исключат из корпуса, но и заставят искупить их грехи перед народом. Вся речь была пересыпана хлесткими словечками и фразами, но впечатления произвела на нас мало. Наоборот, демагогия оратора и искусственность речи вызвали тихие замечания кадет, вроде: «Земгусар!», «Цыган в гусарских штанах!» и т. д.