Кадеты императрицы

Бруслар всегда был храбр и отличался рыцарскими наклонностями. Поэтому и в данном случае он поторопился одеться, сунул предосторожности ради пистолет в левый карман, кинжал — в правый и, не желая будить Бернара, своего единственного слугу, пошел один навстречу одинокой путнице с искренним желанием предложить ей в случае надобности свои услуги. Когда он уже подходил к женщине, луна словно по волшебству выглянула из-за туч, осветив все окружающее своим ровным сиянием; сильный порыв ветра сорвал с головы молодой женщины капюшон и растрепал ее густые белокурые кудри. Это зрелище было так очаровательно, что старый шевалье, большой поклонник женских чар, сразу почувствовал себя покоренным.

Он хотел заговорить, на эта попытка не удалась. Ветер был настолько силен, что заглушал слова. Тогда Бруслар удовольствовался жестом: предложил левую руку незнакомке, а правой указал на свой старый замок. Эта пантомима была достаточно ясна. Незнакомка сперва было оттолкнула от себя предложенную руку, но тотчас же одумалась и оперлась на нее. Таким образом они добрались до старого замка, и незнакомка перешагнула его порог.

— Сударыня, — почтительно промолвил Бруслар, — будьте, прошу вас, как дома и располагайте мной как своим покорнейшим слугой.

Дама, слегка запыхавшаяся от волнения и быстрой ходьбы, ничего не ответила на приветствие шевалье. Последний поспешил подойти к затушенной масляной лампе и зажег ее. Горела она плохо, но все же давала кое-какой свет.

Оба действующих лица поспешили незаметным образом искоса оглядеть друг друга. При вторичном осмотре шевалье снова должен был сознаться, что старому замку Сен-Пер выпала честь принимать в своих стенах чистейшую женщину по красоте, восьмое чудо на свете. А между тем он был большим знатоком женской красоты и немало перевидал на своем веку привлекательных женщин…

— Не голодны ли вы? — засуетился шевалье.

— Немножко, — вздохнула в ответ женщина.

Шевалье поторопился подойти к большому дубовому буфету, добросовестно осмотрел все его полки, потом кинулся к винтовой лестнице, ведущей на маленькую угловую башенку, и громко крикнул:

— Бернар!.. Эй, Бернар, просыпайся скорее и беги сюда! Слышишь?.. Поторапливайся, старина!..

— Ладно!.. Слышу!.. Чего еще нужно? — ответил сверху чей-то заспанный, охрипший голос.

Вскоре на пороге появился сам Бернар, лохматый, заспанный, распространяющий сильный смешанный запах дешевого табака и водки.

Это был тот самый субъект, который несколько месяцев тому назад с жадностью пожирал хлеб с ветчиной перед гостиницей «Золотой колокол», в тот день, когда разыгрался там известный эпизод.

Он нимало не удивился присутствию женщины, словно вышедшей из морской пучины или же упавшей прямо с неба. Его хозяин приучил его ко всевозможным неожиданностям. Поэтому он вполне флегматично принялся растапливать очаг и накрывать на стол.

Молодая женщина опустилась в старое, потертое кресло и с видимым удовольствием протянула к огню свои застывшие ручки и ножки.

Бруслар не сводил восхищенного взора с ее порозовевшего личика. Он не сомневался в том, что эта молоденькая женщина если не принцесса, то, во всяком случае, очень высокого происхождения. Об этом говорили ее внешность, манеры, речь, изящный, хотя и очень простой, туалет.

Она говорила очень мало, отделываясь короткими фразами, но все же шевалье удалось узнать, что она прибыла из Авранша; она ехала в экипаже, но велела остановиться в одном лье от старого замка и пошла пешком, не желая никого компрометировать. Она дошла до морского берега, но — о, ужас! — не нашла ни одного судна, тогда как была уверена, что ее поджидает английское судно, специально высланное за ней. Она призналась, что ее преследуют, что она спасается от императорской полиции; что достаточно одного ее присутствия в доме для того, чтобы навлечь гонение на его хозяев, так как они, давая ей приют, становились тем самым ее сообщниками.

Шевалье и Бернар молча кивали головой, слушая ее рассказ. Каждый из них был занят своим делом: шевалье готовил аппетитную яичницу, тогда как его слуга цедил из бочонка кружку пенящегося сидра. Когда все было готово и расставлено на столе, Бернар, очевидно незнакомый с утонченными приемами, недолго думая взялся за спинку кресла, в котором сидела белокурая красавица, и подвинул его вместе с ней к накрытому столу.

— Вот так! — произнес он. — Ешьте-ка теперь, барынька, вовсю! И ешьте и пейте — это веселит душу.

— Грубый скот! — проворчал шевалье. — Ты как был, так и остался навсегда грубой свиньей… Мужичьем!

Но изгнанница смотрела на Бернара своими чистыми голубыми глазами и, обращаясь к хозяину, сказала нежным, певучим голоском:

— Оставьте его! Ведь намерение у него было доброе, а это самое главное. Во всяком случае, это много лучше фальши и лицемерия…

Сказав это, она глубоко-глубоко вздохнула. Затем, берясь за вилку, кротко промолвила: