Кадеты императрицы

Тогда начальство отдало приказ отгонять безумных во что бы то ни стало, словами, угрозами, пинками и ударами ружейных прикладов, даже выстрелами — одним словом, так или иначе, но отвадить их или же уничтожить совсем. Но все принятые меры оказались недействительными: безумцы, казалось, не чувствовали ударов, не обращали внимания на угрозы и выстрелы. Многие из них свалились замертво, пронзенные пулями, но остальные, не обращая внимания на смерть товарищей, продолжали дико плясать и кривляться. Тогда солдаты с омерзением кинули оружие.

Безумие взяло верх. С этого дня оно стало развиваться еще сильнее.

— Ах, если бы русские избавили нас от них! — высказал однажды пожелание генерал Мезон.

Но русские не трогали «сумасшедшего батальона». Привыкнув издревле уважать своих юродивых, они остерегались трогать и неприятельских «блаженненьких», щадили и даже кормили их при случае.

Однажды вечером бригада Пелабери, составлявшая арьергард печального шествия, расположилась на унылой лужайке. Вокруг костра сгруппировались офицеры, жадно грея у огня свои озябшие члены. Драгунский полковник, лежа на охапке полуистлевшей соломы, со стоном покачивал свою забинтованную руку. Раненые капитаны и поручики разматывали свои перевязки и очищали свои раны с помощью талого снега и грязных носовых платков. Между ними находился некий Романьоль, служивший Наполеону еще в бытность его консулом, исколесивший под его начальством чуть не весь свет и до самозабвения преданный своему императору. Тут же грелись бывший энтузиаст Невантер (теперь он уже сильно сдал) и Орсимон, самый молодой из всех присутствующих офицеров, не могущий взять в толк, как это возможно обходиться без пищи, и многие другие. Вдруг Орсимон сказал:

— Война безбожна! Уж сколько перемерло… А за что, Господи, за что?! Жизнь миллиона человек находится в руках двух заблуждающихся императоров. Столько уже людей перемерло и еще перемрут… Все мы погибнем!

Никто не возражал.

Помолчав немного, Орсимон продолжал:

— Не будь на земле королей да императоров, все национальности очень быстро пришли бы к соглашению, и наступило бы на земле царство мира, процветания и всеобщего довольства.

Капитан Романьоль быстро вскочил на ноги. Он всегда был пьян и никогда не старался вникать в сущность вопросов. Точно так же и тут он вскочил и громко закричал заплетающимся языком:

— Замолчи, Орсимон! Ты говоришь как предатель, революционер, якобинец, как проклятый демагог! Ты, вероятно, рехнулся! Одно из двух: или ты государственный преступник, или твое место там, среди тех!..

«Те» были сумасшедшие. Они приближались к огню с криком, визгом, животным воем, диким хохотом, толкая друг друга, кусаясь…

Орсимон ничуть не оскорбился. Он посмотрел по указанному направлению и задумчиво тряхнул головой.

— Что же, — промолвил он, — я уже давно подумываю о том, чтобы присоединиться к ним. Мне интересно узнать, о чем они говорят между собой? Я заметил, что они переговариваются. Да, я охотно ушел бы к ним… хотя бы затем, чтобы возвратить их в армию… Это была бы благородная задача.

Тогда полковник с оторванной рукой, барон Жерар, тихо произнес, не раскрывая глаз:

— Берегитесь, Орсимон! Вы на опасном пути.

Наступило жуткое молчание. Сумасшедшие окружили тем временем костры и, не обращая внимания на солдат, деятельно отгонявших их прикладами, с криком и воем указывали на свой рот, давая понять, что они голодны. Орсимон привстал, чтобы лучше рассмотреть несчастных, а потом быстрыми шагами отошел от костра, отстранил часовых и пошел к толпе безумцев. Его встретили дикими, восторженными возгласами.

В последующие дни его видели бегающим с высоко воздетыми руками. Он окончательно примкнул к «сумасшедшему батальону». Насколько можно было судить на дальнем расстоянии, последние неизвестно почему почувствовали к нему удивительное почтение и относились к нему как к признанному начальству.

Несколько дней спустя последнюю арьергардную бригаду постигла крупная неприятность: она заметила, что со всех сторон окружена неприятельскими силами.

Русские были уже на виду.

— Ну, на этот раз это уже конец! — проворчал Романьоль, отхлебнув по этому случаю из своей фляжки.

Генерал поспешил собрать офицеров на экстренный совет. Вывод совещания был следующий: несомненно, что они окружены; для того чтобы восстановить связь с центральным корпусом, необходимо прорваться через неприятеля; а для того, чтобы образовать эту брешь, нужна кавалерия. К несчастью, в отрезанной бригаде числилось всего-навсего шестьдесят раненых кавалеристов и тридцать семь изморенных и искалеченных кляч.

— Погибли! — промолвил чей-то голос.

— Как знать? — отозвался генерал и, задумчиво покручивая ус, пристально вглядывался влево, откуда приближался неотвязный «сумасшедший батальон».

Они были очень радостно настроены. Пушечная пальба взвинтила их нервы, и они приближались, приплясывая и вертясь волчком, наподобие вертящихся дервишей.