Просто выбило пробки. Надо решить дурацкую проблему, пока стихи не отхлынули от сердца. Вайскопф выскочил на лестничную площадку босиком, шлёпая по холодным плитам, побежал к щитку, в котором гудело и потрескивало домашнее электричество…
Возле щитка стоял стройный белокурый мальчик и улыбался Вайскопфу.
«Поклонник что ли?» – вдруг подумалось поэту. Он позабыл, что не может иметь поклонников, пока работает под вымышленными именами. «Уж больно красивый, не иначе юный извращенец, – решил Вайскопф и вопросительно повёл носом. – Ну что? Цветы дарить будем или о поэзии беседовать?»
Стройный мальчик шагнул наперерез и неожиданно нахальным голосом произнёс:
– Вы Вайскопф? Я узнал Вас, теперь слушайте. Вы посягнули на честь человека, который не может за себя вступиться. Теперь я буду представлять его интересы.
Синие глаза глянули высокомерно:
– Я Вас вызываю.
– Что ты бредишь, мальчик? – опешил Вайскопф. – Куда вызываешь-то? На дуэль что ли?
– На поединок, – без улыбки ответил подросток. – Оружие выбирайте любое, хоть на кулачках.
Вайскопф снисходительно оглядел мальчика с головы до ног, презрительно прищурился.
– Да пошёл ты, щенок.
Он небрежно задел мальчика плечом, шагнул к настенному щитку. Звучно щёлкнул рубильником, захлопнул ящик – и уже обернулся спиной, как вдруг…
– Нет, позвольте! – «щенок» неожиданно цапнул за локоть и намертво удержал Вайскопфа на месте. – Вы так просто не уйдёте. Я не позволю пачкать имя Александра Сергеевича.
– Что?! – Вайскопф от злости потемнел лицом. И опять, как зверь на рогатину, натолкнулся на жесткий взгляд ярых славянских глазищ.
– Я мог напасть на вас в подъезде, со спины, – неприятно звенящим голосом сказал мальчик. – Но поскольку моё дело честное, то и скрываться не считаю нужным. Вы принимаете вызов, Вайскопф?
Тут Леонид почему-то шатнулся назад.
– Да пошёл ты! – крикнул он громче. – Ты кто такой, мелочь?!
– Я – Иван Царицын. А вы – подлейший Вайскопф.
– Сам ты подлец и щенок! – крикнул поэт, отступая на полшага и упираясь спиною в соседскую дверь. – А ну повтори, кого ты здесь подлецом назвал? Да ты сейчас кровью умоешься!
– Вы ответите за каждое слово, – холодно заметил мальчик. – Назначайте время, я набью вам морду!
В соседней двери зазвенел ключ: видимо, услышали крики. Это укрепило боевой дух поэта.
– Иди сюда, козёл! Ты мне угрожать вздумал?!
– Вайскопф, Вы отказываетесь от честного поединка? – негромко уточнил мальчик. – Тогда знайте: если вы хотя бы прикоснётесь к Александру Сергеевичу, то…
– Ты, шпана поганая! Что ты там силишься выпукнуть, а? Скажи спасибо, что я маленьких не бью!
– …то я вас нейтрализую, – невозмутимо докончил белобрысый наглец и, с достоинством отвернувшись от Вайскопфа, не спеша пошёл вниз по лестнице.
Перед самым рассветом начались роды. Грудь сдавило тяготой невыносимой творческой муки, под скорлупою черепа в пламенном желтке сознания кащеевой иглой уже посверкивала, заостряясь, тончайшая убийственная мысль. Вайскопф был пьян от ярости и злобного вдохновения. Он навалился на клавиатуру грудью, кромсая и доканчивая гениальный стих, такой живой, такой подлинный, дышащий поистине пушкинской прелестью. Ах, молодец, какой же я молодец! – бормотал фальсификатор, перечитывая и замирая. – Это же рука гения, вылитый Пушкин! Ай да Вайскопф, ай да сукин сын…»
Странный зуд внизу живота приятно беспокоил Вайскопфа, и чем больше он писал, тем больше зудело, будто длинными пальцами щекотало сердце сквозь стенку желудка. Вайскопф подождал, пока зуд поднимется к сердцу и охватит его вполне. Вот теперь! Сейчас! Руки рванулись к перу:
Глаза твои, как омуты, бездонны, Душа моя как ледяной ларец, Ты едешь во дворец, моя мадонна, Чистейшей прелести чистейший образец.