Ребята притихли, разглядывая страшный документ. Он казался им неразорвавшейся бомбой. Петруше даже почудилось, что бумажка неслышно тикает от злобы. Ваня слегка провёл жуткой бумажкой над пламенем свечки – по краю письма вспыхнул и задрожал узкий огонёк.
– Слава Богу, – вздохнул Петруша. – Обезвредили…
– Я слышал, ихние рукописи не горят, – задумчиво заметил Паша Лобанов.
– Не путай, – заметил Ваня. – Их рукописи не тонут, а горят за милую душу.
– Только воняет сильно, – кивнул Петруша Тихогромов. – Подумать только, столько беготни ради клочка бумажки.
– Рукописи горят за милую душу, – зачем-то повторил Ваня и дунул на пламя, уже подобравшееся к пальцам. Осторожно, будто радиоактивную гадость, собрал пепел в плёночный файл, сунул в карман. – Просто выжигать надо грамотно.
Он шагнул в середину тесного помещения, освещаемого теперь лишь ласковым, струящимся светом полудюжины свеч.
– Тема собрания: предотвращение похабной активности господина Уроцкого. Докладывает Паша Лобанов.
– Короче, дела такие, – Мозг начал загибать пальцы. – Во-первых, злобный дядька теперь остался без колес. Во-вторых, без телефона. В-третьих, без компьютера…
Когда пальцы на руках Паши закончились, он принялся загибать у стоявшего рядом Петруши.
– Отличная работа, парни, – кивнул Ваня, выслушав доклад. – Итак, противник бежал с поля боя?
– Так точно, – улыбнулся Мозг. – На красной раздолбанной «Ладе». Поймал тачанку и рванул прочь из столицы. Только пыль столбом.
– Ты проводил его, Громыч? – Царицын обернулся к Петруше.
– Как было велено, – Петруша немножко заволновался, припоминая. – Я тоже поймал частника и попросил ехать за машиной Уроцкого. Вот. Целых сто рублей потратил! Двадцать километров от кольцевой автодороги…
– И куда драпанул наш Уроцкий?
– Ничего интересного, – Петруша пожал плечами. – Поехал, наверное, нервы лечить. Санаторий какой-то. Я записал на бумажке, вот… – он достал из кармана клочок туалетной бумаги, – называется «Волынское».
– Ка-ак? – бедный Царицын присел. – Как называ…
– «Волынское» – буркнул Петя. – А что такого? Наверное, это пансионат для уставших тележурналистов.
Ваня тихо взялся за голову:
– Всё плохо, братцы. Кажется, дело заехало слишком далеко.
Это не санаторий. «Волынское» – творческая дача пресс-службы нашего президента.
– Откуда знаешь? – недоверчиво набычился Мозг.
– Газеты читать надо! – жестко сказал Ваня. – В этом «Волынском» ещё при дедушке Ельцине жили кремлёвские спичрайтеры. А теперь там база президентских пиарщиков. Если Уроцкий поехал зализывать душевные раны на объект пресс-службы президента, какой из этого следует вывод?
– Ну-у… – Петруша задумался, – не знаю.
– А я знаю! Уроцкий работает на пресс-службу президента! – зловещим шёпотом изрёк кадет Царицын. – Выходит, что гнида Сахарский и покойный Лёнечка Вайскопф тоже на зарплате у Кремля… Понимаешь, что это значит?!
– Так это… президент заказал им сочинять небылицы про Суворова, Пушкина и других наших? – Петруша вытаращил глаза, моргнул. – Нет. Не верю.
– А я начинаю верить, братцы, – Царицын сузил глаза. – Всё сходится! Теперь я понимаю, откуда у тебя, Петруша, вырос хвостик.
– Что? – удивился Громыч. Он даже сделал движение, чтобы оглянуться.
– «Хвостик» – это значит слежка, – пояснил Ваня. – Ты не заметил, что за тобой неотвязно следовала некая дамочка? Крашеная блондинка в белом полушубке?
– Не-е-ет… – ошарашенно протянул Тихогромов. – За мной?!!
– Не думай, что ей понравились твои красивые глаза, – нахмурился Ваня. – Просто она сле-ди-ла. И сейчас небось следит. Через дорогу, возле музея, запаркован микроавтобус цвета детской неожиданности. В нём сидит мужик с видеокамерой. Когда ты залез в памятник, дамочка покрутилась-покрутилась, побегала кругами и подсела к мужику в машину…
– Может быть, они просто так? Ждут кого-то? – предположил Паша Мозг. – Кто тебе сказал, что это слежка?
– Кто сказал? – Ваня усмехнулся, кивнул на кучу старушечьих тряпок, сваленных у двери. – А вот бабка Пелагея сказала.
– Кто?!
– Бабка Пелагея – бдительная бабушка, – улыбнулся Ваня. – Она проводила подозрительную дамочку до машины и увидела через окошко, что мужик в этой машине держит в руках фотокарточку. Знаете чью?
– Чью?
– Твою, брат Петруха, – вздохнул Ваня и похлопал Тихогромыча по плечу. – Нас засекли, братцы. И установили слежку. Значит, мы уже не сможем незаметно выбраться из этого памятника и разбежаться.
– Хи-хи, не проблема, – обнадёжил Антоша Забабах. – Петруччо, ты принёс ингредиенты? И славненько. Мы им сейчас перворазрядную дымовуху забабахаем.
Он смешивал на глаз и переборщил с калиевой селитрой. Вонючим дымом, точно рыхлой ватой, завалило Старую площадь до самой Китайгородской стены. Несколько минут машины двигались, как в тумане. Пожарные прибыли мгновенно, однако очагов возгорания не обнаружили. Оплавленные останки пластиковой бутылки и выгоревший запал, сделанный из стержня шариковой ручки, остались лежать в близлежайшем кустарнике, никем не обнаруженные.