Кадеты Точка Ру

Новый телесериал про Фёдора Михайловича делался студией Эрнеста Кунца на скорую руку. Декорации были скверны, в кадре то и дело попадались особняки с пластиковыми стеклопакетами, барышни щеголяли в модных причёсках начала XXI века, столичная знать говорила с одесским акцентом. Но всё это было неважно – созвездие мощных актёров, самые популярные бюсты и лица российского экрана вытягивали фильм на высоту недосягаемого триумфа. Успех был полнейший, страна замирала перед телевизорами каждый вечер, чтобы посмотреть, как сумасшедший писатель делает шашлыки из убитых девочек, потом описывает свои чувства в гениальных романах, затем мчится в ближайшее казино проигрывать в пух и прах колоссальные гонорары и, наконец, возвращаясь домой, бьётся в диких приступах падучей болезни среди разлитых чернил, рассыпанных денег и расчленённых трупов.

Вера Кирилловна, заглянув на именины к подруге, поневоле увидела самую первую серию. На следующий день она явилась в школу настроенная решительно, взволнованная и бледная. Переждав бурные восторги школьников по поводу нового сериала о Достоевском, она сказала строго, почти скомандовала:

– А теперь молчите и слушайте правду.

Негромко и медленно, будто вбивая в воздух невидимые гвозди, заговорила:

– Маленький Федя физически не мог изнасиловать свою пятилетнюю подружку, с которой они играли во дворе Мариинской больницы. В то время когда несчастную девочку замучил прохожий, пьяный мерзавец, Фёдору Достоевскому было всего четыре года! Класс затих.

– Весь этот фильм – не просто ложь, – голос учительницы зазвенел как натянутая струна. – Это моральное убийство. Авторы фильма оболгали, оклеветали нашего гениального соотечественника, глубоко верующего, совестливого и доброго человека. И никто, заметьте, никто не встал на защиту его чести.

Она оглядела притихших детей.

– Я расскажу вам другую историю про маленького Федю Достоевского. Эта история невыдуманная, истинная. Однажды, когда Федя гулял в лесу, ему показалось вдруг, что за деревьями мелькнул волк. Мальчик с криком бросился из рощицы в поле, где пахал землю старый крестьянин. «Волк! На меня напал волк!» – кричал мальчик. «Не бойся, – спокойно ответил незнакомый дедушка, поднимая сильную руку и неспешно осеняя перепуганного ребёнка крестным знамением. – Не бойся… Уж я тебя волку не выдам».

Было всё так же тихо. И только Неллечка Буборц капризно спросила:

– А какой здесь смысл, Вера Кирилловна? Ну крестьянин какой-то. Нам непонятно!

– Это воспоминание много значило для Достоевского, – ответила Вера Кирилловна, – писатель не раз потом вспоминал слова русского крестьянина: «Не бойся… уж я тебя волку не выдам». Всю жизнь Фёдор Михайлович чувствовал защиту своего народа, русского крестьянина, который будто стоял у него за спиной, благословляя и охраняя от всякой дряни.

Она подошла к окну и посмотрела на шпили высокомерных московских высоток:

– И только сейчас волки вконец осмелели.

Глава 16. Дешовки

Обрывистый берег весь оброс бурьяном, и по небольшой лощине между им и притоком рос высокий тростник, почти в вышину человека. На вершине обрыва видны были остатки плетня, обличавшие когда-то бывший огород. Перед ним — широкие листы лопуха; из-за него торчала лебеда, дикий колючий бодяк и подсолнечник, подымавший выше всех их свою голову.

Н.В.Гоголь. Тарас Бульба

Женщина, упорно бежавшая за автобусом от самой церкви, сдалась. Уронила сумку и, тяжело дыша, привалилась к столбу. На вопрос Телегина, где живёт Вася Дешовкин, ответила грубо:

– На хрена тебе, турист? Васька в Калугу уехал, дочку повёз на аборт.

– Гм? Наверное, мне нужен другой Вася, – сообразил Телегин. Бывший боец его батальона Василий Дешовкин едва ли мог вырастить за прошедшие пять или шесть лет столь взрослую дочку.

– Тебе, небось, Васька-дурачок нужен? В крайнем доме, за мостом.

– По этой дороге идти?

– По этой лучше не ходи, – посоветовала женщина. – Там Светкиных близнецов в армию провожают, так уже нажралися, полна улица шпаны. Лучше через пустырь топай, мимо почты.

За мостом голубел в мокрых вербах покосившийся штакетник. Домик, будто отворачиваясь окнами от улицы, таился в глубине двора. Собаки не было. Телегин толкнул неприкрытую калитку и, нарочито громко топая, пошёл по грязной тропке к дому.

Дверь на веранду как-то скоро отворилась, и на верхнюю ступеньку выдвинулось колесико кресла-каталки. В нём сидел, завернувшись в клетчатое одеяло, широкоплечий парень в старом тельнике, инвалид с круглыми и будто даже радостными глазами. Лицо подполковника сделалось серым. Вася Дешовкин почти не изменился: всё та же глуповатая улыбка и россыпь родинок на лбу, уши большие и розовые, как прежде.