Кадис

– Когда моя дочь вернулась домой в том жалком состоянии, в котором вы ее видели, я обратилась к Богу с мольбой покарать палача нашей чести. С негодованием убедилась я в том, что из всех мужчин, которых я принимала в своем доме, ни один не понял, в чем состоит долг рыцаря… Когда добрый Конгосто вызвался отмстить за нанесенную мне обиду, я твердо уверовала в то, что сам Бог ниспосылает мне вершителя своего правосудия. Все называют дона Педро смешным. Увы! В нынешний век, когда рыцарский дух и благородные, возвышенные чувства составляют исключение, люди считают смешным того, кто выделяется на фоне их отвратительной пошлости… Не знаю почему, но я была уверена в победе отважного Конгосто… Я жаждала быть мужчиной, и сердце мое ныло от невыносимой боли. Для меня гармония мира была нарушена, и только смерть лорда Грея могла восстановить ее. Я провела мучительную ночь без сна. Да и как уснуть, не зная, свершилось ли возмездие? Мне мерещилась та картина, которую я только что увидела, каждая минута, проходившая в неведении, чем кончилась дуэль, – а я считала ее серьезной, – казалась мне вечностью…

– Сеньора донья Мария, – сказал я, пытаясь сбросить тяжелое бремя с души, – я поражен мужественным складом вашего характера. Но если вы обретете еще одну жизнь и у вас снова родятся дочери…

– Знаю, что вы собираетесь мне сказать… Да, я буду держать их взаперти и не позволю им даже мимоходом взглянуть на мужчин. Я была с ними слишком мягкой… Но уйдем отсюда поскорее… Крики черни мне невыносимы.

– Это патриоты, они празднуют победу при Альбуэре и конституцию, оглашенную в кортесах.

На одно мгновение донья Мария задержалась возле балаганов, потом, снова пустившись в путь, мрачно сказала:

– Я уже умерла, я уже умерла. Мир перестал существовать для меня. Бросаю на него последний взгляд и оставляю его болтунам. Отныне все кончено, мой жизненный круг замкнулся, я больше ни в ком не нуждаюсь… Сожалею, что я родилась в нашу ничтожную эпоху. Я не принадлежу к этому веку, нет… С сегодняшней ночи мой дом закроется, как могильный склеп… Отважный юноша, навсегда прощаясь с вами, я хочу дать вам доказательство моей благодарности.

Я по-прежнему молчал… Перед моими глазами стоял лорд Грей.

– С этого мгновения, – продолжала донья Мария, – вы в моих глазах окружены ореолом. Вы откликнулись на мои мольбы, как рука отвечает на мысль.

«Не нужен мне этот ореол! – сказал я про себя. – Будь проклята рука и мысль, ее направлявшая!»

– Вы получите от меня награду. Мне известно, что вы любите студентку… Мне сказала об этом маркиза де Лейва.

– О какой студентке вы говорите, сеньора?

– Студенткой я называю Инес, дочь, как вам известно… да что там скрывать… дочь моей знаменитой родственницы, графини, и некоего студента по имени дон Луис. Тщетно я пыталась устроить судьбу этой несчастной девушки. Она слишком легкомысленна и не поддается исправлению. Ей грош цена. Правда ли, что вы выкрали ее из дома?

– Да, сеньора, я выкрал Инес, чтобы отвезти ее к матери. Этим поступком я горжусь куда больше, чем дуэлью, на которой вы только что присутствовали.

– Вы любите ее?

– Да, сеньора.

– Весьма сожалею. Студентка недостойна вас. Я дарю ее вам. Для забавы… Она пойдет по стопам матери… Она выросла в убогой среде, где обучилась всякого рода хитростям. Жалкое воспитание.

Слова графини вызвали во мне негодование, но я смолчал.

– Я сама удивляюсь собственной наивности… Мой сын, разумеется, не может жениться на такой особе. Графиня называет ее своей дочерью, требует к себе, расстраивает великолепный план семьи, желавшей обеспечить будущее девушки и скрыть бесчестие матери. Графиня требует ее к себе… Но какое имя она ей даст? С этой минуты Инес – несчастное создание, незаконная дочь, ни один достойный кабальеро не может предложить ей руку.

Я продолжал хранить молчание. Казалось, мой мозг парализован, на меня словно столбняк напал.

– Да, – продолжала она. – Всему конец. Я подаю в суд. Майорат принадлежит мне. В доме де Лейва нет наследников… Полагаю, вы не способны дать свое имя этой… Берите ее себе, берите поскорее. Я не желаю позорить свой дом… Девушка без имени, незаконнорожденная… Пагубное зрелище для моей бедняжки Пресентасьон, моей единственной дочери!

Донья Мария испустила столь глубокий вздох, что казалось, с ним вылетела половина ее души, до конца пути она не произнесла больше ни слова. Я тоже молчал.

Мы подошли к дому, где дон Пако с тревогой и нетерпением поджидал свою госпожу. Молча поднялись мы по лестнице; на короткое время донья Мария оставила меня одного в гостиной, потом появилась снова, ведя Инес за руку.

– Вот она… Можете забрать ее, бежать с ней из Кадиса и развлекаться, да, именно развлекаться. Уверяю вас, она немногого стоит… Если мать признает ее, будьте уверены, что ни маркиза де Лейва, ни я не сделаем ни шага, чтобы вновь вернуть ее в нашу семью.

– Идем, Инес, – сказал я, – бежим прочь из этого дома, прочь из Кадиса.

– Вы поедете на Мальту? – спросила донья Мария, и на ее лице появилась такая злобная улыбка, что слова бессильны ее описать.