Кадиш по Розочке

– Ишь, какой Нат Пинкертон выискался. Ты, братишка, не лезь поперек батьки в пекло. Примету мне дал. Уже молодец. Дальше, наша работа. Хотя… Если будет время, здесь же, в парке Луначарского посиди в «Эльдорадо». Весь мусор тут собирается. Нэпманы недобитые, бандюганы, всякие не вполне сознательные граждане и гражданки. Вдруг что-то услышишь. Ты же в там человек неизвестный. Тестя твоего весь город знал, а ты – в тенечке посиживал. Вот и воспользуемся.

Давид знал о дурной репутации ресторана «Эльдорадо», который в еще совсем недавние годы, вместе с самим бывшим графским парком, а ныне парком Луначарского, был в аренде у гражданина Нейштата. Днем здесь гуляла самая разная публика, да и сам Додик любил пройтись по парку с Розочкой.

Но вечерами зажигали огни всевозможные карусели, увеселительные балаганы и главный центр притяжения – ресторан. Вход в парк становился платным, отсекая молодежь и тех самых рабочих, во имя счастья которых и была совершена революция. Здесь, как и было принято, «прожигали жизнь». Один раз, зайдя в заведение, Давид остался столь недоволен царившей там атмосферой показного веселья и самого гнусного разврата, что больше старался после семи вечера к парку и ресторану не приближаться.

Несколько приличнее был ресторан «Швейцария» в центре города. Туда они с женой захаживали. Впрочем, тоже не часто. Давид совсем не хотел сливаться с новыми хозяевами жизни, к которым по материальному положению, вроде бы, принадлежал. Не жаловал их и Ефим Исаакович, хотя и старался поддерживать хорошие отношения.

– Я попробую – буркнул Давид на предложение приятеля – А если что-то найду, то как? Тебя звать?

– Было бы здорово. Сам не лезь. Ты, конечно, парень воевавший. Но там тоже не пальцем деланные. Завалят и баста. Знаешь, сколько здесь под липками народишку прикопано разного? Так-то, брат.

– Ладно.

– Ну, коли ладно, то хорошо. Давай прощаться. Пойду твоего морячка попробую по нашим архивам поискать. Может, где-то и всплывал.

Они попрощались. Ершов быстрым шагом пошел по улице в сторону здания НКВД, а Давид поплелся домой, точнее, к квартире тестя. В такое трудное время хотелось держаться всем вместе. От того, что рядом были близкие люди, становилось как-то легче. Уже приближаясь к дому, он почувствовал, как отпускают тиски, сдавливающие его грудь весь день. Дома была только Розочка и ее мама. Девочки и маленький Яша ушли навестить отца. Давид обнял жену, ощутив ни с чем несравнимый запах любимого человека рядом.

– Прости, моя хорошая. Я должен найти эту мерзость.

– Я понимаю. Все хорошо.

– Не совсем хорошо – вставила слово Мария Яковлевна – Розочку тошнило весь день. Болела голова.

– Мама, не переживай. Все уже прошло.

– Доченька, меня так тошнило одиннадцать раз. Я знаю, что это за радость. Даст Всеблагой, все перемелется. А пока будь осторожнее.

– Мама, Розочка, простите. Мне сегодня вечером, думаю, через пару часов придется сходить в одно место. Может быть, я смогу что-то выяснить про эти проклятые деньги.

– Хорошо. – спокойно ответила Розочка – Мы подождем.

– Только не волнуйтесь.

– Да, нам и некогда будет – усмехнулась мать – Мирра уволилась сегодня. Придется Матрену отправить, чтобы посмотреть, что там у вас. А здесь самим хозяйничать.

– Уволилась? Странно.

Действительно, девушки, помогавшие по хозяйству, воспринимались уже, как члены семьи. Да и Мирра, невысокая стройная девушка лет двадцати из штетла неподалеку, была, кажется, всем довольна. Хотя, кто их поймет. Уволилась и уволилась. Только для Розочки забот больше.

Наскоро перекусив с родными, Давид надел неброский серый костюм, вынул из ящика стола маленький пистолетик, хранившийся еще со времен войны, сунул его за пазуху и пошел «на следствие». По улице зажигались немногочисленные фонари, не особенно препятствуя сгущавшимся сумеркам. Дома по сторонам дороги становились мрачными и загадочными. Но уже на подходе к парку темнота стала отступать. Стали слышны музыка, возбужденные возгласы, гомон множества собравшихся людей.

Возле входа в парк стояла небольшая будочка, где продавались билеты на вход, и контролер, эти билеты проверявший. Давид купил билет и прошел за ограду. Парк был заполнен. Но публика, толпящаяся вокруг аттракционов, у входа в летний театр с полуприличными оперетками, у закусочных и танцевальных площадок, существенно отличалась от «дневных» гостей парка. Основную массу составляли уже не нэпманы, которых становилось все меньше, а совслужащие в характерной полувоенной одежде с их спутницами в модных шляпках. Попадались и субъекты, принадлежащие к явно не самым законопослушным гражданам страны советов. Здесь мода не особенно изменилась со времен гражданской войны. Преобладали высокие сапоги, брюки-галифе, пиджак, из под которого виднелась яркая рубаха или тот же полувоенный френч.