Кадри

Айме дрожала и все время просила не говорить, что она тоже была в тот раз на Береговой круче, потому что она ужасно боялась Энту. Я тоже боюсь Энту. Жутко боюсь. Стоит мне только вспомнить его маленькие злые глаза или его ужасный смех, как меня сразу охватывает страх. И все-таки я пошла на ложь не из страха. Дело не в Энту, дело во мне самой. Это так. Но я чувствую, что сказать правду вовсе не подлость, пускай бы даже Энту избил меня за это. Больше, чем Энту, я боюсь презрения товарищей. Я знаю, что стоит мне сказать учителю правду, как другие сочтут меня предательницей, и я уже не буду заодно с другими ребятами, не буду ровней Урмасу, Имби и Рейну.

Я решила ходить в школу без шарфа и перчаток, в пальто нараспашку, чтобы простудиться, заболеть и хоть таким путем от всего избавиться. Но, хотя раньше я простужалась от малейшего сквозняка, теперь это мне никак не удавалось. А вот Энту уже неделю, как разыгрывает из себя больного. Он сказал Айме, с которой они живут в одном доме, что пусть только кто-нибудь попробует пожаловаться!

Единственный человек, с которым я решилась поделиться своей тревогой, была Анне. Я зашла к ней.

Анне сказала просто:

– Раз другие решили, что говорить нельзя, то и ты ни в коем случае не должна говорить. В самом деле, ведь этому малышу не станет лучше, если Энту выгонят из школы. Да и Энту должен же где-нибудь учиться. А не то каким он вырастет!

Что верно, то верно. Но смотреть учителям в глаза приходилось мне, а не Анне. И Энту, наверно, никогда не подставлял Анне ножку, никогда не швырял в нее снежком, в который закатан камень. Никто не может мне помочь, даже Анне. Конечно, мне стало немного легче после того, как я излила ей душу. Будто поделилась горем и мне лишь половинка осталась.

Но в конце концов и Урмас попал в затруднительное положение. Директор опять начал его спрашивать, Урмас опять сказал, что не видел, но директор возразил:

– Допустим, что не видел. Но ведь ты знаешь, кто это сделал?

Урмас покраснел, но глаз не опустил и сказал:

– Да, знаю, но все равно не скажу. Никто не скажет. Зачем вы нас принуждаете? Никто из нас не виноват. А тот, кто виноват, должен сам признаться.

Директор пристально поглядел на Урмаса:

– Вот как ты думаешь? Ну хорошо! Ступай.

Я решила, что Урмас совсем одурел от всей этой истории. Энту! Чтоб Энту сознался сам?! Чего захотел!

Потом я его спросила, почему он так сказал. Отведя взгляд в сторону, Урмас ответил раздражённо:

– Да ни почему, просто так!

Раз не хочет говорить, и не надо! Пусть! Я отвернулась. Тогда Урмас заговорил совсем другим голосом:

– Ты придешь сегодня на Береговую кручу?

– Я и видеть не хочу этой Береговой кручи! – угрюмо ответила я.

– Почему? – удивился Урмас. – Я хожу туда каждый день, когда свободен. Приходи и ты, что за радость дома сидеть?

Хелле была простужена и не могла пойти со мной, но позволила взять санки.

Гора, как всегда, кишела детьми, слышались крики и смех, как будто здесь никогда ничего плохого не случалось.

На этот раз Урмас пришел один. Я предложила ему кататься на моих санках. Он правил, а я сидела сзади. Потому ли, что я сидела без дела, или еще почему, но катание на этот раз не доставило мне никакого удовольствия. Не было солнца, не было и лебедей! Ветер давно уже сорвал с елей нарядные белые шубы. Было только низко нависшее грязно-серое небо, затоптанный снег и гнетущее воспоминание о недавнем несчастье.

Мы скатились уже несколько раз, как вдруг на горе послышался грубый смех Энту, неприятный такой, словно в жестяную посудину камни сыплют. У меня заколотилось сердце. Я сказала Урмасу:

– Что-то мне не хочется больше кататься. Пойдем домой.

Но Урмас быстро повернул санки и, не ссадив меня, поволок их в гору со словами:

– А я только разохотился.

Я соскочила в снег и с тяжелым сердцем поплелась за ним. Когда мы добрались до верхушки горы, Энту с хвастливым видом говорил что-то Имби. Я не расслышала слов. Имби покраснела и открыла рот, чтобы ответить ему, но тут к ним подскочил Урмас и сказал Энту, переведя дух после подъема:

– Энту, поищи-ка себе другое место для катания.

Энту расшумелся:

– Ты откуда взялся? Ишь, нашелся распорядитель! Командуй своими ребятишками. А может, и ты захотел слететь вниз?

Урмас ответил спокойно:

– Что ж, попробуй! Небось не посмеешь. Это с малышами и девочками ты такой храбрец.

Энту сделал грозное лицо и, оттолкнувшись палками, подъехал к Урмасу вплотную. Но Урмас не отступил, а сказал презрительно и вызывающе:

– Думаешь, я боюсь таких, как ты? Ошибаешься. Сам ты боишься!

От злости и раздражения лицо Энту пошло пятнами.

– Посмей повторить то, что ты сказал! – прошипел он сквозь зубы.

И Урмас повторил. Какое у него было лицо! По-моему, Урмас был похож на древнего военачальника или на кого-то в этом роде, когда он сказал медленно и отчетливо:

– Ты, Энту Адамсон, жалкий трус!