Кадры решают все

А ведь Гортензия Андреевна права… Какой бы ни был Соломатин лютый антисоветчик, народ все равно не смотрит его невнятицу и идеи его не ложатся на подкорку. Где-то с пятнадцатой минуты фильма персонажи его могут нести любую крамолу, ведь интеллектуал, способный выдержать до этого момента, и так уже ненавидит советский строй всеми фибрами своей души. Разве что детские его картины, так там наоборот, слишком топорно, слишком в лоб подано, чтобы человек проникся.

И совсем другое дело всенародно любимые шедевры, такие, например, как «Служебный роман» или «Ирония судьбы».

Ирина любила эти фильмы, но почему-то вместо смеха они вызывали у нее тяжелую тоску, особенно «Ирония…». Точно Гортензия Андреевна сказала – про неприкаянных женщин и никчемных маменьких сынков.

В «Осеннем марафоне» сынок хоть показан так, как есть, а в большинстве современных фильмов он заявлен положительным героем, на которого не грех равняться.

Как-то незаметно героический посыл послевоенных картин сменился на что-то такое непонятно-сложное и, в общем, безысходное, но благодаря мастерству создателей заходит этот яд в голову очень даже хорошо.

– Искусство, конечно, должно ставить сложные вопросы, – усмехнулась Гортензия Андреевна, – только не надо забывать, что сложные вопросы – это те, которые сложно решить, а не те, что сложно понять. Я это к тому говорю, что соломатинское творчество не имеет ни малейшего отношения к его криминальным делишкам. Воровал – получай срок, нет – иди дальше снимай свою лютую антисоветчину.

– Как бы еще это понять…

– Но, Ира, это же не убийство, а хозяйственное преступление. Там все должно быть понятно из финансовой отчетности.

– К сожалению, это не всегда так, – вздохнула Ирина. – Организатор преступной группы может вообще не быть должностным лицом. Просто он, например, знает, где сбыть неучтенные излишки и через какую дырку в заборе их можно вынести. Или придумал новый способ раскроя ткани. Вот вы, Гортензия Андреевна, сейчас разложили выкройку максимально экономно, чтобы оставалось как можно меньше бесполезных лоскутков, но все равно кое-что пойдет у нас в мусор, верно?

– Ну конечно, Ирочка.

– Так и на производстве, без отходов не бывает, но вдруг найдется ушлый человек, который придумает карту раскроя так, что выгадает с каждого рулона дополнительные десять метров, только припуски на швы придется сделать на несколько миллиметров меньше, вот и все. И совсем необязательно этот гений будет фигурировать в финансовой отчетности, но свою долю с прибыли будет исправно получать. В общем, самая мелкая сошка может оказаться Наполеоном преступного мира, а директор предприятия – просто непрофессиональным руководителем.

Гортензия Андреевна тяжело вздохнула и сказала, что больше никаких советов давать не станет, потому что за последние тридцать лет самым таинственным злодеянием в ее практике была подделка отметок в дневнике.

– Конечно, эти киношники в последнее время больно много о себе стали понимать, – заключила она, – и цензура их замучила, и снимать-то не дают, и денег мало платят… Небожителями хотят быть, и это, конечно же, недопустимо. В Советском Союзе все люди равны, но, с другой стороны, с помощью судебного произвола тоже нехорошо это доказывать.

* * *

Альбина Семеновна целую неделю не вызывала ее к себе, и в Вериной душе затеплилась робкая надежда, что обойдется. В конце концов, кому есть дело до нее, простого инструктора? До развода посидит тише мыши, а там биография снова будет чиста. Но нет, ее неумолимая судьба осталась верна себе, и только Вера слегка приободрилась, как позвонила секретарша Альбины и пригласила ее на аудиенцию.

Вера вошла в просторный кабинет робко, опустив голову, и остановилась у самой двери.

– Проходи, проходи, – улыбнулась Альбина радушно, – садись поближе и рассказывай, как ты справляешься, моя дорогая.

Вера удивилась, но не сильно, зная по опыту, что начальница умеет очень мягко постелить, а спать невозможно.

Устроившись на самом краешке ближайшего к начальнице стула, она по-ученически сложила руки на коленках и, не поднимая глаз, пробормотала, что контролирует ситуацию, ждет только приговора, чтобы развестись, и где угодно готова подтвердить, что не знала о Мишкиных махинациях.

Альбина Семеновна кивнула, придав лицу участливое выражение, очень красноречивое, но вряд ли выражавшее искренние чувства.

– Значит, твердо решила расторгнуть брак?

– Ну конечно, Альбина Семеновна! Для меня неприемлемо быть женой уголовного преступника, – выпалила Вера давно заготовленную фразу.

– Верю, верю, девочка, – перегнувшись через широкую столешницу, Альбина Семеновна потрепала Веру по плечу, что было у нее высшим жестом одобрения, – и общественность тоже тебе верит. Больше скажу, очень многие считают, что это именно ты донесла в милицию.