Кадры решают все

Вера представляла себе судебный процесс исключительно по книге Харпер Ли «Убить пересмешника» и фильму «Всадник без головы» и ждала страстных обвинительных речей прокуроров, иезуитских вопросов адвокатов, стука молотка судьи, в общем, чего-то такого напряженного, но в реальности суд оказался скучнее профсоюзного собрания.

Проверяли личности подсудимых, своевременность вручения им обвинительных заключений, еще какую-то бюрократическую рутину, так что Вера быстро запуталась и заскучала.

В окне был кусок голубого, как незабудка, неба, перечеркнутый двумя линиями проводов, и больше ничего. Миловидную молодую даму и двух мощных мужиков, занимающих судейские кресла, Вера разглядывать стеснялась, золотистый герб СССР, висящий над их головами, был изучен вдоль и поперек, и земной шарик, и колосья, и ленты с названиями республик, и все остальные атрибуты. На стенах, до половины обшитых деревянными панелями, а выше побеленных, тоже не за что было зацепиться глазу, а оборачиваться и рассматривать публику было неприлично. Вот и получилось, что, как бы она ни хотела игнорировать мужа, взгляд ее все чаще останавливался на нем, и приходилось сознавать, что с этим человеком она делила ложе, родила ему сына, ухаживала за ним, и вообще… И как вышло, что супружество, продолжавшееся много лет, промелькнуло словно один день и почти улетучились из памяти моменты, когда они были вместе.

Ведь они же много раз встречали Новый год, и праздновали дни рождения свои и сына, и вместе отвели Славика в первый класс… И кроме этих официальных радостей должны были быть приятные события, например, Мишин диплом. Хоть один час за эти восемь лет они должны были быть счастливы вместе, хоть одно яркое пятно обязано было отпечататься в памяти, но нет, годы брака вместе с днем свадьбы спрессовались в один серый ком, тягучее безвременье.

Встречая ее взгляд, Миша улыбался, раскосые глаза жмурились, от их уголков к вискам разбегались острые лучики морщин. Теплый, доверчивый взгляд, и поди пойми, был ли муж счастлив или тоже тянул лямку…

Вера не представляла, как высидит целый день этой зеленой тоски, но вскоре объявили перерыв, Мишин отец повел их к своему древнему «Москвичу», в багажнике которого ждал большой малиновый термос с белым драконом на боку и пакет с бутербродами. Чай из термоса был отличный, а бутербродам полдня на солнцепеке на пользу не пошли. Сыр размяк и пустил слезу, а колбаса вроде бы не испортилась, но пахла слишком убедительно, чтобы ее хотелось есть.

Мишины родители стали расспрашивать, как она думает, чего ждать, но Вера только плечами пожимала. Мать поинтересовалась, как ей кажется адвокатша, хорошая ли, можно ли доверять, и это был удобный случай потребовать замены защитника, но Вера промолчала, сама не понимая почему.

Через несколько минут появился папа, бодрый, моложавый в своих любимых парусиновых брюках и рубашке поло, похожий на Челентано. Славик гордился этим сходством, а Вера – не очень, потому что тяжеловатая челюсть и длинный нос перешли ей по наследству.

Папа не мог ничем помочь, но господи, как же хорошо, что он пришел, просто встал рядом, и можно взять его за руку… Вера отвернулась, чувствуя, что сейчас заплачет, но в конце концов, кто как не она имеет сегодня право на слезы?

Раз всхлипнув, она уже не могла остановиться, слезы лились и лились, так что папе пришлось отдать ей свой носовой платок, огромный, красный в белую клетку, который она с таким удовольствием гладила, пока жила дома. Уже уголки затрепались, а папа все с ним ходит, и мама до сих пор, гладя, складывает платок в шесть раз, как и она когда-то.

Это была не истерика гнева, а слезы печали, после которых становится чуть-чуть легче, жаль только, что они настигли ее в самый неподходящий момент.

Перерыв кончился, и папа отвел ее в зал суда.

Стараясь не всхлипывать и ежесекундно промокая глаза, Вера, как в тумане, слушала показания каких-то ребят, видимо, юных артистов, которые утверждали, что снимались в плащах из простой ткани, а не из кожи, почти две недели провели на съемочной площадке, а денег за свою работу не получили. Потом выступил хрупкий старичок с белоснежной шевелюрой и в дымчатых очках, видимо, эксперт, и с научной точки зрения доказал, что изъятые из тихвинского Дома культуры кожаные плащи, переданные туда в качестве шефской помощи, являются изделиями из сатина и ничем иным. Следующей свидетельское место заняла элегантная дама средних лет, швея из костюмерного цеха, показавшая, что никакой кожи они в глаза не видели ни при работе над костюмами к фильму Соломатина, ни вообще никогда, потому что это очень глупо – шить костюмы из такого дорогущего и дефицитного материала, когда сатин на пленке выглядит ничуть не хуже. У них и опыта такого нет, но она подозревает, что для работы с кожей нужны совершенно другие мощности, чем располагает их цех.