Кадры решают все

Однако, судя по некоторым внешним признакам, за те три недели, что я гонял его по местным лесам и весям по той программе, которую уже, пожалуй, можно обозначить словосочетанием «наша обычная», Яков Джугашвили, похоже, сумел преодолеть первую ступень антропрогрессии. А это уже выводило ситуацию за рамки этих самых «прочих равных»… Но лучше бы вообще не пришлось стрелять. А то уж больно калибр у этого пулемета был мелковат. Обычный, винтовочный. А такой калибр против немецких цельнометаллических истребителей был маловат. В лучшем случае, нарвись они на истребители, можно надеяться только кого-нибудь отогнать, заставить отказаться от атаки, а сбить или хотя бы серьезно повредить…

Яков несколько неуклюже вздыбился над фонарем и, с помощью механика и пилота, забрался в кабину. Я тихонько вздохнул. Удачи им. Самолет был полностью заправлен, а в бомболюк мы запихнули папки с личными делами военнопленных, освобожденных нами из концлагеря, и материалами на тех, кто согласился сотрудничать с немцами. Никакого бомбового вооружения к самолету подвешено не было. Да и не было его у нас…

Эта «пешка» была собрана несколькими механиками, освобожденными нами еще в Быхове, из нескольких неисправных машин, каковых на этом аэродроме оказалось около полутора десятков. Причем Пе-2 из них было только две штуки. Так что запчасти для ремонта движков сняли с трех «лаггов», имеющих точно такие же двигатели, один из которых, похоже, был превращен в искореженную груду металла прямо на стоянке, а два других, судя по количеству уже заделанных пробоин в плоскостях и фюзеляже, успели поучаствовать в боях. Колеса так же сняли с других машин. Обшивку для ремонта поврежденных участков – содрали с другого Пе-2. Вот так, с миру, так сказать, по нитке, и собрали эту самую «пешку». Слава богу, немцы, к нашему счастью, на этом аэродроме не базировались. Уж не знаю, временно или вообще. Так что механики смогли работать вполне спокойно…

О том, что вся эта история с сыном Сталина – большая ловушка, я узнал только на территории лагеря. От проявившего весьма большое желание сотрудничать обершарфюрера… Да уж, немцы оказались мастерами тонкой интриги. Так быстро разработать операцию, да еще и забросить мне информацию о «приманке» через Москву – это надо уметь! Но… ничего отменять я не стал. Просто слегка подкорректировал планы.

Немцы расставляли ловушку на диверсионное подразделение, численностью не более трех сотен человек, с легким оружием и минимумом средств усиления… Столкнуться же им, если все будет развиваться по моему плану, придется с несколькими тысячами. Да, вполне возможно, не все из тех, кто содержался в этом лагере, решатся вновь взять в руки оружие и вступить в бой. Может быть, таких вообще будет меньше половины. Но по нашим прикидкам (позднее полностью подтвердившимся) в лагере в настоящий момент содержалось более девяти тысяч человек. Причем содержались они в таких жутких условиях, что желания воевать у них должно накопиться хоть отбавляй.

Посудите сами – собранные в лагере люди были в лучшем случае размещены в бараках, предназначенных для поселения сорока-шестидесяти человек, но набили их туда по двести человек в каждый, а многие – под открытым небом. То есть вообще. Не в палатках или, там, под какими-то навесами, а именно под открытым небом. Почти голые. Босые. В единственном уже изрядно истрепавшемся мундире. Многие даже без шинелей. Да и что с той шинели-то под ледяным октябрьским дождем… Медицинское обеспечение осуществлялось только силами медиков из числа пленных, единственное, что было им доступно из медицинского обеспечения – это многократно стиранные и давно уже нестерильные бинты, снятые с ранее умерших раненых. И это не говоря уж о больших проблемах с питанием и даже доступом к питьевой воде. Ибо большинство пленных было вынужденно пить ту воду, которая натекала во время дождя в выкопанные в земле ямки.