Кадры решают всё

Курт молча кивнул. Да-а, это были плохие новости. Радиус действия основного истребителя люфтваффе «Мессершмитт Bf-109» составлял около шестисот километров. Причем этой дальности действия он достигал при условии, что не менее половины этого расстояния истребитель пролетел с крейсерской скоростью триста семьдесят пять километров в час, при которой достигалось наилучшее соотношение дальности полета по отношению к расходу топлива. И увеличение расстояния до линии фронта означало, что даже в самом лучшем случае время, в течение которого истребители могли вести бой, так же уменьшалось как минимум на пятнадцать-двадцать минут. А скорее всего, гораздо больше. Ведь надо же было еще и как-то компенсировать увеличившееся вследствие большего отдаления аэродромов время реакции – после подобной передислокации истребителям, вылетающим по вызову авианаводчиков для прикрытия наземных войск, придется дальше и, соответственно, дольше лететь к месту боя. И компенсировать это можно было только тем, что истребители к месту боя летели не на наиболее выгодной с точки зрения топливной эффективности крейсерской, а на более высокой скорости. Ну, или смириться с тем, что русские штурмовики или бомбардировщики успеют сделать по войскам пару лишних заходов. Причем безнаказанных.

Аналогичная ситуация складывалась и с наиболее востребованным для поддержки сухопутных войск пикирующим бомбардировщиком «Юнкерс Ju-87», обладавшим сходным радиусом[56]. Но это были еще не все плохие новости. Сама передислокация должна была привести к тому, что интенсивность использования авиации на какое-то время резко упадет. Ибо для передислокации недостаточно того, чтобы самолеты перелетели с одного аэродрома на другой. Необходимо перевезти технический персонал, перегнать автотехнику, заправщиков, собрать, загрузить, перевезти, а затем развернуть на новом месте мастерские, компрессорные и кислородные станции, заново выстроить снабжение. Пилоты должны изучить новые районы действий, ознакомиться с ориентирами, маршрутами подхода к аэродрому и зонам ответственности штаффеля, заново установить связь со штабами и войсками. И все это в условиях и так развивающегося пока не слишком успешно наступления…

– Так мало этого, – сердито продолжил Гудериан, – после рейхсмаршала вылез этот идиот Бах-Залевски[57] и заявил, что он не готов гарантировать отсутствие подобных диверсий в будущем, если число охранных дивизий не будет увеличено в три раза!

– М-м-м, смелое заявление, – осторожно отозвался фон Зееншанце, – но простите, дядя, я не вижу в нем ничего идиотского. Совершенно понятно, что войска охраны тыла не справляются с русскими диверсантами. И их придется усиливать. Возможно, не столь радикально, но…

– Ты не понимаешь, Курт! – раздраженно прервал его Гудериан. – Наша военная доктрина построена на том, что мы должны закончить войну с тем же количеством дивизий, с которым начали. Вся наша система подготовки резервов, так же как и темпы поставки военной техники нашей промышленностью, ориентированы именно на возмещение потерь, а не на разворачивание новых соединений. Фюрер не хочет обременять граждан рейха излишними военными расходами, тем более, что до сих пор вермахт вполне справлялся. Но именно поэтому в настоящий момент увеличить количество дивизий мы способны только в мирное время.

– Дядя, по-моему, вы забыли, в какой структуре я работаю, – едко отозвался фон Зееншанце, – я все это прекрасно представляю. Но как вы, я думаю, знаете…

– Тогда ты должен понимать, насколько упадут наши наступательные возможности, если этот дурацкий план Бах-Залевски начнет воплощаться в жизнь! Мы и так в мае этого года потеряли десяток пехотных дивизий[58], переформированных в охранные. И нам сейчас их очень не хватает на фронте. А сопротивление русских отчего-то не падает с каждым днем, а лишь возрастает. Хотя мы рассчитывали совсем на другое. Вспомни, во французской кампании Франция капитулировала уже на сроковой день. Здесь же, в то время когда мы по плану должны уже вовсю маршировать по Москве и Ленинграду, мы все еще пытаемся взять Киев[59]. А представь, что будет, если у нас заберут еще двадцать дивизий? Или пусть даже не заберут, а просто направят личный состав, который мы можем использовать для пополнения армейских частей, на их формирование? С чем тогда останутся фронтовые части? О какой их боеготовности можно тогда говорить? Ты знаешь, насколько упала численность моих передовых дивизий? Я и так, без всех этих негативных изменений, вижу, что наши возможности наступать сократились настолько, что мы способны только на одну стратегическую наступательную операцию на всем русском фронте. И нам уже надо выбирать, куда двигаться дальше – на Москву, Ленинград или на юг. А мы до сих пор не сделали даже такого элементарного шага, и пытаемся дергаться по всем трем направлениям, сжигая наши последние резервы. А тут еще и такое!