Кадын

Я ни разу не была на тех тропах с того дня, как мы вернулись с посвящения, но мне мнилось, что я узнаю облик деревьев. Казалось, мы с Учкту ночевали в тех же местах, где останавливались когда-то с девами и Камкой. Все всплывало перед глазами: и дерзкая Очишка, еще не проводившая Зонара к алчным духам, и красивая, гордая своей красой Ильдаза, и Ак-Дирьи, и добрая моя Согдай… Будто бы снова они рядом со мной сидели у огня, еще не воины, но уже не девочки, мечтали о будущем, верили своей доле. И я, такая же наивная, еще не знающая жизни, тоже как будто с ними была.

Лишь на шестой день, когда не появился впереди знакомый перевал, за которым открыться должна была серповидная долина, я поняла, что плутаю. Все же решила проехать еще. Но вскоре послышалось гудение, и я вышла к берегу большой пенно-белой незнакомой реки. Спешившись, села на теплую, нагретую солнцем гальку широкой отмели и задумалась.

Был седьмой день пути, и даже если дорога поначалу была верной, теперь она осталась позади. Русло реки было широкое, берега – лесистые и гористые, на другой стороне в белой меловой стене виднелись пещеры или разломы. Бежала река с юга на север. Все это не говорило мне ни о чем, как только: долина Луноликой осталась в стороне, и Матерь не хочет, чтобы я туда попала. Куда идти теперь, я не знала, да и само движение потеряло смысл. Я вытянулась на солнце и стала звать своего царя, чтоб указал, куда идти дальше. Но барс не пришел. Я увидела, как уходит он горными тропами будто от преследователей – но видение скоро пропало, и я погрузилась в дрему, согретая солнцем и убаюканная шумом реки.

Когда я проснулась, Солнцерог уже скрывался за лесом на другом берегу, и река вскипала рыже-алым. В тени возле берега вода была уже тяжелой, темной, палево-сиреневой – как вечернее небо. Я села, огляделась и позвала Учкту. Я не стреножила ее, не думая, что усну, и, конечно, она ушла к лесу. Я позвала ее снова, но она не откликнулась ржанием, как обычно. Я встала и пошла ее искать.

Недалеко была поляна, где она паслась и терлась мордой о деревья, – я нашла волосы с ее гривы, застрявшие в коре. Я позвала ее снова, она опять не откликнулась, а следы вели дальше. Скоро я вышла к небольшому бурному ручью со сладкой звенящей водой. Луга вдоль таких ручьев всегда хороши для выпасов. Моя лошадь отправилась вверх.

Я поднималась, постоянно ее окликая. Стало темнеть, луна еще не появилась, но я знала, что сегодня она будет полной, и это ободряло меня. Учкту не откликалась. Горит хлопал по бедру и мешал на крутом подъеме, да и отвыкла я ходить пешком и скоро запыхалась. Лужайки кончились, пошла тайга. Мне показалось, что я потеряла след, пришлось спуститься и вновь забираться наверх. Куда шла теперь моя лошадь, я не понимала. Она была сообразительна и всегда помнила, откуда пришла, чтобы вернуться, но я замечала ее волосы на коре снова и снова и шла вперед. Пока, наконец, по сдвоенному следу в мягкой земле рядом с палым мшистым стволом не догадалась: она не паслась, а убегала от хищника.

Сердце у меня забилось, я побежала со всех ног. Лес поредел и расступился: я выскочила в открытую болотистую елань, тонкие лиственницы и кедры, обросшие лишайниками, точно в лентах, росли на этой сырой земле, покрытой ягодным кустарником и желтянкой. Обвязок у меня не было, идти в болото не хотелось. Я остановилась на границе елани, прислушиваясь к себе и к лесу.

Небо было еще алое от недогоревшего заката, и на отрытом месте глаз многое различал. Ветра не было, пели вечерние птицы в кедраче на западном склоне, и журчал на болоте ручей. И тут в этой тишине я ясно поняла, от кого бежала моя Учкту: она спасалась от барса.

Я не услышала его, но все мое существо осознало его присутствие. Царь редко спускается со своих неприступных высот, где всегда имеет и добычу, и дом. Когда же такое случается, охотники говорят, даже волки уходят из леса. Бывает еще, что так же пустынно и тихо становится в тайге, когда забредает в наши края редкий гость, жадный охотник – полосатый тигр. Но я вспомнила свое видение, и сомнений во мне не осталось: в тайге гулял именно барс, он уходил от преследователей, как в моей дреме. Но кто же решился охотиться на него?

Я опять позвала Учкту и, к своей радости, услышала ее приглушенное ржание. Скоро она выскочила ко мне, ломая ветки. Хитрая лошадь нашла, где спрятаться – на болоте. Я тут же оседала ее, и мы отправились вверх по склону, забирая к восточной, почти отвесной стене.

Охотники говорят: на тропе барса никогда не знаешь, кто за кем идет по следу. Мне не хотелось столкнуться с царем в ночном лесу. Мой горит был открыт, я вынула лук, хотя знала, что не решусь стрелять. Но чувство иное, нежели охотничье чутье, толкало меня вперед: это было предчувствие большой битвы, безошибочное знание воина, которому я научилась за лето. Мое тело уже все напряглось от него. Я стала вновь взывать к своему духу, и на сей раз он ответил, как если бы Учкту заговорила со мной: