Кадын

В тот же день Ильдаза переехала жить к Ак-Дирьи в дом. Я сдержала слово и поехала к ее очагу, просила мать отпустить ее. Мать Ильдазы оказалась огромной женщиной, властной и раздражительной. Сначала она говорила, что Ильдаза старшая, вся помощь в доме от нее. Но я сказала, что духи уже забрали Ильдазу, что противиться смысла нет, чуть позже, чуть раньше – уйдет она к девам в чертог. И тогда вдруг разрыдалась могучая эта женщина, стала ругать Камку, что отняла у нее дочь, и меня о чем-то упрашивать. Разревелся ребенок, испуганный, средняя девочка схватила его на руки, стала успокаивать и пытаться утешить мать. Она же ее обняла, чуть не задушила, и кричала, что старая злая Камка сделала их всех сиротами. Ильдаза все это время испуганно стояла в стороне и не смотрела на мать.

От этого крика я растерялась, но, на мое счастье, вернулся Ильдазкин отец. Он был молчаливым и мрачным, и с женой явно старался не иметь дела. Но, как вошел и понял, что творится в доме, велел Ильдазе собирать, что ей надо, и, не обращая внимания на крики жены, вышел из дома. Потом подвел Ильдазе высокого коня – верно, единственного, своего. «А того мы сами съедим, тебя проводим», – усмехнулся и не прощался более, только свистнул вслед, чтобы конь резвее летел.

Как отъехали мы подальше, Ильдаза вдруг сказала мне: «Спасибо». Я растерялась:

– За что?

– Дышать я теперь начну, а то мать не давала.

Скоро все девы раздобыли себе хороших боевых коней, а потом и оружие. Очи на несколько дней уходила в тайгу, била зверя и на мех выменяла мерина-полукровку, широкого, рослого, светло-каурой масти, и все оружие. На охоту она лук одолжила у меня, а стрел ей Зонар дал.

Я удивилась, когда узнала об этом.

– Чем отдавать будешь? Или так вы дружны, что без возврата дал он тебе стрел?

– Охотник охотника всегда поймет, – усмехнулась она. – Я б не просила, если бы Камка мой горит не спалила.

– Да, но чтобы просто так дал стрелы такой охотник, как Зонар?

– А чем он хорош? – вспыхнула Очи. – Эту зиму в стане сидит, летом траву жевать будет, – рассмеялась недобро. – Я еще с ним поспорю, что за день больше белок набью.

– Те, Очи! Он добр к тебе, а ты задаешься.

– Я в лесу росла, ваших законов не знаю, – фыркнула она.

Только у меня по-прежнему не было боевого коня. И хотя я помнила обещание Талая, просить помочь мне с конем не решалась: я и думать не позволяла себе о нем с того дня, как увидела их вместе с Согдай.

На сбор молодежи я ездить перестала. Вечера мои стали свободны, и, оставаясь дома, любила я слушать советы глав родов, суды и разборы споров, которые вел отец. Еще в детстве всегда пыталась я остаться в доме, когда приходили просители, но отец не позволял слугам и детям слушать суды и отправлял нас с мамушкой из дому. А теперь она уходила, а я оставалась. Тихо, как ээ, сидела в углу и все вбирала в себя.

Шли охотники и рудокопы, отдавали отцу меха и золото, чтобы участвовать в ярмарке будущей осенью. Отец все учитывал и отмеривал, какая доля в торгах будет у человека. Или вот два охотника: один одолжил другому стрел с железными зубьями, а тот хочет отдавать беличьими шкурками, и судят они, сколько шкурок надо за зуб. Отец считает. Вот два молодых охотника приехали делить угодья – только недавно стали дичь стрелять, еще своих границ не знают. Отец судит. А после придут из дальних станов главы родов с младшими сыновьями. Те станы теплые, там горы ниже, там хлеб растят и нам возят. С хлебом приехали они, а еще с вестями – слушает отец, слушаю и я, и все мне замечательным кажется, все интересно.

В один такой вечер, когда были у отца гости, в дверь постучали. Служанка открыла и сказала мне, что пришла Согдай. Я с удивлением вышла ей навстречу.

– Что ты? – спросила, вглядываясь в ее лицо. Но по глазам поняла, что ничего не случилось, и впустила: – Войди.

Мы сели недалеко от двери, чтоб не мешать гостям. Согдай с любопытством оглядывала дом.

– Я хочу, чтобы ты меня научила его точить, – сказала она наконец, протягивая мне меч. – Мать, как ты знаешь, не воин, а у отцовой жены просить не хочу.

Это был хороший боевой клинок, короткий и в меру тяжелый, лучший для конника, но уже не новый, местами ржавый, видно, давно им не пользовались.

– Разве ты не умеешь?

– Обычные ножи умею точить, оружие – нет.

– Сейчас гости у отца. Пришла бы днем, я б показала.

– Я завтра приду.

– Хорошо, – я кивнула, но не выпускала меча из рук. У основания клинка были округлые морды рыси, а рукоятка в виде сплетенного в косу конского хвоста, как заплетают боевым коням. – Откуда он у тебя? Какого он рода?

– Нашего. Мне брат подарил.

– Ты говорила, у матери твоей только дочери.

– Да. Это сын родного брата отца. Он еще просил меня тебе передать, – сказала вдруг Согдай, хитро сощурившись, – что зря от него прячешься. Он свое обещание помнит, а знакомство с ним тебя сил не лишит. Так, кажется, сказал.

Я вспыхнула. Сначала совсем не поняла ее слов, но негодование родилось прежде, чем попыталась понять.