Каена

Наверное, такого же мнения был и Фирхан. Он не спрашивал за столом ничего у мужчины, иногда и вовсе делал вид, что того не замечает, но, разумеется, замечал. Все об этом знали. И любая тишина с его стороны самим Мастером воспринималась, как попытка замять конфликт. Сделать вид, что он не смотрит, не видит, ничего не замечает — и не проронит заодно ни единого слова, что послужит спичкой для всего этого маленького, вроде бы отлаженного мирка.

И сегодня Фирхан не закрывал глаза. Не отворачивался. Сегодня Фирхан просто молчал, но не сводил взгляда с ученической злобы. И чувствовал, как напряжён миро, как спокоен и равнодушен, словно ничего не случилось, вечно холодный Мастер.

А ещё — неодобрение. Назревающую драку. Раздражение тонкими нитями сшивало их между собой, пускало этими путями струйки напряжения. Можно было задохнуться; Фирхан всегда был чуток к окружающей его атмосфере, а эта казалась просто отвратительной.

Он вновь повернулся к Мастеру. Может быть, получится хотя бы в этот день ощутить, понять, почувствовать, чем он на самом деле дышит, к чему стремится… Иногда Фирхан думал, что почти пробрался к душе, спрятанной за вечными чёрными мантиями. Что увидел, каковы были причины этих бесконечных шрамов, откуда столько порезов на руках, на лице, на спине… На сердце. Но сталкивался только с болью.

Фирхан видел однажды человека с таким израненным сердцем. Или не человека. И не хотел с ним прощаться. Но тот отдал за него жизнь, единственный эльф, достойный того, чтобы дальше существовать счастливо и долго. Наверное, сам руководитель Академии до сих пор так и не смирился с этим.

Он дождался конца ужина — ждал, что кто-то всё-таки сорвётся, но тишина не прервалась ни на миг. Махнул рукой, всё в той же немоте, чтобы словами не разбивать временное перемирие, и ученики поднялись, как один, и двинулись к выходу. Казалось, смирение в их взглядах превышало все границы возможного, но оно было таким деланным и искусственным, что Фирхану хотелось попросту рассмеяться. Но слишком уж это было больно — и слишком дико, — чтобы ранить лучшие чувства своих же учеников. Даже если это просто ненависть, она, по крайней мере, чиста, а не испорчена и измучена, как та, что бьётся в сердце Её Величества Каены.

Ученики Академии побрели медленно к выходу, один за другим. Сначала — самые младшие, те самые, дикие, потом — старшие, те, кто давно уже в смирении и желании бороться с Врагом позабыл о мелких сражениях между собой. Они познавали искусство волшебства и смерти изнутри — младших же ещё надо было сломать, чтобы потом из мелкой крошки, в которую рассыплются их кости, собрать нечто цельное и истинное, а самое главное, дееспособное. Воина. Того, кто и вправду возьмёт меч в руки или вооружится пылающими искрами собственной магии — самое главное, что выступит против эльфийского государства и не позволит Каене и её подданным ступить к людям и отравить ещё и их мир.

…Когда не осталось больше никого из учащихся, поднялись и преподаватели. Последними, как всегда, выходили Миро и Мастер — и Фирхан, не удержавшись, остановил мага всё тем же взмахом руки.

Миро тоже остановился и ревностно покосился на своего первого учителя, но тот лишь отрицательно покачал головой. Мечник скривился, сдержал клокочущее в груди шипение, низко поклонился — так было положено, — и ушёл. Будь он учеником, подобное своеволие, столь дерзкий взгляд ему бы точно не простили. Сам бы себе не простил. Но он давно уже среди тех, кто учит, а не среди тех, кем повелевают. Даже если и не способен пока что принимать самые радикальные решения в собственной жизни.

— Что происходит? — Фирхан не стал подбирать слова. Он смотрел на Мастера прямо; тот, словно понимая, что прятать взгляд от главы Академии глупо, снял наконец-то с головы капюшон мантии. Его лицо, покрытое мелкими и крупными шрамами, казалось таким спокойным… Равнодушие сияло ярче любой звезды на небе.

— Учебный процесс.

— Раньше вы делили учеников пополам, — отметил Фирхан. — В этом наборе ты позволил Миро вызвать их самому. Всех до единого. Ты принял это решение, когда их увидел — почему?

— Потому что я чувствую. И моё чувство может поставить меня перед выбором. Они одинаковы по форме, но отличаются на цвет — независимо выберет только слепой. Миро таков и есть. Почему же тогда мне надо вмешиваться в процесс игры фортуны? Пусть удача следует за каждым и сыграет на стороне кого-то из них, но я не хочу мешать ей.

Фирхан нахмурился.

— Сколько я старше тебя? И почему же всё время чувствую себя словно ребёнком рядом с мудрым вечножителем?

— Вечны только эльфы, — покачал головой Мастер. — Мне не хотелось бы быть эльфом. Даже в самом страшном сне…

— Потому что эльфы — зло? Не хотелось бы запятнать собственную репутацию связью с ними? Или есть ещё какая-то причина?