Кафе на вулкане. Культурная жизнь Берлина между двумя войнами

Штегеман был одним из ярых сторонников экспрессионизма и дадаизма в Германии. В каталогах его изданий фигурировали такие имена, как Курт Швиттерс, Жан Арп, Вальтер Зернер и Клабунд. Помимо этого, он публиковал много эротической литературы, в основном гомосексуального характера, из-за чего у него возникали проблемы c полицией нравов: незадолго до описываемых событий у него конфисковали книжечку стихов непристойного содержания Поля Верлена. Однако Штегеман не падал духом. Его девизом было «лезть из кожи, чтобы опубликовать как можно больше хаоса, от Лао-цзы до дадаистов». Это был неугомонный и бесстрашный издатель, завоевавший признание и уважение в артистических и литературных кругах Берлина. Однако у него был один недостаток: он мало платил.

Гонорар за картинки и карикатуры, которые Хёкстер рисовал для Штегемана, позволял лишь снимать каморку, чтобы было где переночевать. Но Хёкстеру еще нужны были средства на ежедневную дозу морфина, которую он вводил себе в уборной кафе. Врачи были уверены, что горб у него вырос именно из-за этого. Однако Хёкстер не соглашался, говоря, что горб возник вследствие того, что жизнь его была тяжелой ношей, как у Квазимодо, – кафе он называл своей колокольней.

Черный лебедь 1923

В коробке, оставшейся от переездов, где находилась забытая банкнота в сто тысяч марок, лежала также папка с бумагами и документами моего прадеда. Это были свидетельство о рождении 15 июня 1873 года в Бреслау (ныне Вроцлав); диплом инженера Дармштадтского университета; диплом доктора философии Университета Фридриха Вильгельма в Берлине; свидетельство о браке, выданное округом Шарлоттенбург мэрии Берлина, и документ о венчании в Мемориальной церкви кайзера Вильгельма; меню свадебного банкета, с рислингом 1893 года и десертом Bomba Savoy; свидетельство о службе в армии в качестве командира колонны снабжения, базирующейся в Вердене. В папке также и портрет его прадеда Христиана Готфрида Даниэля Нес фон Эзенбека, ботаника, специалиста по пресноводным водорослям, который состоял в переписке с Гёте, стал коммунистом, оставил семью, продал свою коллекцию водорослей и закончил жизнь в лесной хижине; буклет берлинского книжного магазина Gsellius, принадлежавшего его тестю и расположенного по адресу: Моренштрассе, 52, благодаря которому в Германии появились книги карманного формата; сделанные в старости биографические записки для частного пользования; некролог, сообщающий о его кончине 12 сентября 1949 года в Ганновере… Достаточно материалов, чтобы воссоздать краткую историю поколения немцев, переживших две войны.

У меня было искушение написать эту историю, и оно стало сильнее, когда я открыл для себя поучительную семейную тайну о далекой еврейской прародительнице, существование которой тщательно скрывалось. Но книг с семейными историями написано уже множество; кроме того, в истории моего прадеда нет ничего выдающегося. По крайней мере, в коробке с его вещами мое внимание больше всего привлекла зеленоватая купюра, которая теперь висит у меня в кабинете. На самом деле именно эта выцветшая бумажка и побудила меня погрузиться в атмосферу Берлина 1920-х годов. Я мог бы пококетничать и сказать, что она стала для меня той самой «шкурой бронтозавра», которая подвигла Брюса Чатвина посетить Патагонию и написать о ней и ее истории. Так же, как оказалось, что «шкура» на самом деле принадлежала милодону, так и моя купюра, как я уже говорил, не имела особой ценности. Как почти все купюры, векселя и талоны, выпущенные в 1923 году.

Именно 1923 год стал для инфляции одним из самых несчастливых. В день покушения на Ратенау один доллар стоил тридцать марок; год спустя, в июле 1923 года, за него давали уже сто шестьдесят тысяч, а в августе – три миллиона. В сентябре Рейхсбанк выпустил в обращение банкноту в пятьддесят миллионов марок. В октябре – в миллиард, пять миллиардов и десять миллиардов. Второго ноября была выпущена банкнота в сто миллиардов марок, а в конце месяца был достигнут рекорд – вышла купюра в сто триллионов марок. То же самое цифрами: 100 000 000 000 000. За доллар платили по 4 210 500 000 000 марок. Заоблачная сумма! Немецкая пресса создала новый термин – «гиперинфляция». В то же время таблоиды свекрали словосочетанием «галопирующая инфляция».