Кафе «Жизнь»

Какое-то время он сидит недвижимо, как статуя, теряется в страхах, тонет в мыслях, крепко сжимая анкету в пальцах. Крутит помятый лист по столу, поднимает над головой, кладёт на кресло, на диван, прилепляет к окну, но так и не оставляет на нём чернильный след. Взгляд упирается в золотую оправу часов над камином.

– Тик-так, тик-так, – злорадно хихикают часы, вплотную приближая часовую стрелку к четвёрке.

Андрес вскакивает:

– Да разобьёт меня молния! Сеньор Рамос опять прогонит меня.

Парень торопливо бросает парочку смятых купюр на стол, подхватывает потрёпанный рюкзак и на бегу прощается с Молли.

– Тётушка, я приду в другой раз.

Дверной колокольчик звенит, когда Андрес ураганом проносится мимо.

– Жизнь тебя любит, дорогой, – ласково отвечает старушка, опрыскивая жёлтые орхидеи у входа.

Длинные ноги в потрёпанных джинсах ускоряются, выскрипывают страдательные мелодии кедами и несут своего хозяина в рай. Цветастые витрины магазинов пролетают слева и справа, встречают ароматами круассанов, острого супа и сочной зелени, дурманят сладкими духами, сводят с ума боем часов. Андрес хватается за круглую ручку, тянет на себя погрызенную короедами дверь, оставляет за спиной последние две секунды до четырёх.

– Проваливай жарить спаржу! – с ходу рычит Пако Рамос, не отрываясь от вращающегося круга.

– Я сегодня не опоздал, мастер, – жизнерадостно улыбается Андрес, пряча рюкзак в маленький шкафчик. Ловкие пальцы быстро подхватывают чистый фартук, сжимают скользкую ткань, тянут за лямки, затягивают их в замысловатый узел. – Часы не успели пробить до конца.

– Успели-успели. Мои пробили четыре раньше, чем ты показался в конце улицы – старый гончар ворчит, отпуская педаль. Тонко вытянутая ваза, готова склонить широкое горлышко вниз, но, видимо, из уважения к мастеру не позволяет себе такого позора.

– Городские вернее, – счастливо ввязывается в вечный спор Андрес, перебирая пальцами глину, как клавиши фортепиано.

Серая, коричневая, красная, голубая и чёрная масса отвечают ему едва слышным глухим стуком.

– Белую не трожь, на неё заказ, – тут же окрикивает ученика сеньор Рамос.

– Вы её уже отложили, мастер, – напоминает Андрес, отрезая струной кусок чёрной глины.

Руки подрагивают в нетерпении, мнут, отбивают плотную массу, выколачивая из неё пузырьки воздуха. Фантазия уже рисует в голове, творит кружку, напоминающую извержение вулкана. Неравномерно размешанная смола уже стекает по глубоким щелям и разломам, внушает благоговение и капельку страха. Андрес прикрывает глаза, погружается в ощущения. Удар. Удар. Хлопок. Нежная, прохладная, с землистым запахом болот глина сталкивается с кожей, дарит восторг.

Для всех пятница – тот день, которого ждут, чтобы расслабиться, отдохнуть, прожить за короткие выходные всю усталость рабочей недели и отпустить. Андрес же считает часы до пятницы, потому что ему разрешено заниматься своей собственной коллекцией, отдаваться воображению, а не выполнять заказы, за которые платят деньги.

Громкое «бум» разлетается по комнате, растягивает пласт глины на столе. С каждым новым «бум» уголки губ Андреса поднимаются выше и выше. Страхи забываются, расползаются, как тараканы, когда на кухне внезапно включается свет. Безликий кусок чёрной глины скоро становится достаточно плоским, отбитым и готовым к использованию. Гладкая деревянная скалка ласкает, раскатывает чёрный комок в большую, достаточно толстую лепёшку. Скальпель, вырубка, вода. Тонкий пласт становится стенами, небольшой круг занимает место дна. Андрес колдует не руками, а сердцем.

Глина под пальцами кажется куда податливее, мягче и сговорчивее, чем жизнь, когда послушно выгибается, принимает форму изогнутой ручки. Андресу кажется, что он парит, твёрдо стоя на земле. Создать целый мир легче лёгкого, если у него есть гладкая масса любого цвета. Создавать же реальную жизнь… тяжело. Андрес грустно усмехается, мечтая вылепить себя из глины и посадить за гончарный круг навечно. Позволить обрести свободу хотя бы маленькому, фальшивому себе.

Часы летят незаметно, пока шликер надёжно скрепляет стенки будущей кружки, удерживает дно и ручку, испещрённую вулканическими трещинами. Андрес работает сосредоточенно: пальцы крутят, мнут, берут стеки и всё выводят горные массивы, создают неведомые растения, склоны и тропки. Кажется, что ещё миг и глина затрещит, разразится грохотом, выплюнет потоки магмы, запоёт сотнями испуганных птичьих голосов.

– Красиво, – с нотками уважения произносит мастер над ухом, выводя Андреса из творческого транса.

– Да, – нескромно соглашается парень. Сегодня он и правда создал шедевр, которому, как и всем остальным, суждено покрываться пылью на полке.