Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Поэтому в большом письме к императору от 10 августа 1805 г. Паррот уже исходил из того, что война неизбежна, хотя следствия ее, «даже самые блестящие, никогда не восполнят понесенного ущерба»: «Бонапарт, еще ни одного полка вперед не двинув, уже полностью политическое положение России переменил, ибо прежде она в распрях на юго-западе Европы только как союзница или третейский судья участие принимала, а теперь главную роль играет и вынуждена сама себе союзников искать». Тем не менее эти коалиции для России вредны, и «вообще все трактаты, касающиеся возможной войны, суть заблуждение нравственное и политическое», ибо каждое государство будет в первую очередь думать о собственных интересах, а не помогать другим. Что касается грядущих боевых действий, то Паррот указывает, что, как бы ни был Александр I уверен в расположении к нему Пруссии, она должна будет выступить на стороне Наполеона, а потому против нее необходимо постоянно держать значительную армию. Однако план «как можно раньше Пруссию атаковать всеми силами российскими, дабы к миру принудить» (сторонником которого был Чарторыйский) является ошибочным, ибо он позволил бы Бонапарту прийти на помощь Пруссии и совместно с ней разгромить русскую армию. Главные же боевые действия, по мнению Паррота, должны произойти на юге, где Франция вступит в европейские владения Турции, чтобы оттуда непосредственно угрожать России, которая, дабы предотвратить такую возможность, должна направить одну из своих армий на границы с Турцией и заручиться поддержкой английского флота[132].

Расчеты Паррота оказались верными, но не во всем: так, Пруссия не вступила в кампанию 1805 г. на стороне Франции, хотя была близка к тому, чтобы начать враждебные действия против стран антинаполеоновской коалиции – Швеции (желая занять Шведскую Померанию) и даже России (противодействуя свободному проходу русской армии через свою территорию)[133]. Не развернулись в 1805 г. и боевые действия на юге Европы, хотя спустя ровно год, когда французские войска вступили в Далмацию, Россия двинула в их сторону 40-тысячный корпус, занявший Молдавию и Валахию, что привело к началу длительной русско-турецкой войны.

Поэтому, несмотря на некоторые неточности в оценках Паррота, можно с уверенностью сказать, что Александр I внимательно изучал внешнеполитические советы своего друга. Более того, после поражения при Аустерлице император сам признался профессору, что вспоминал их на поле боя, видя неверность своего главного союзника – Австрии[134]. Многие часы общения между профессором и императором в январе 1806 г. были посвящены международным делам[135], и их итогом стала записка Паррота от 22 января, написанная, судя по всему, по прямому поручению Александра I. В ней профессор анализировал две варианта: продолжение войны России и Франции или заключение между ними союза. По мнению Паррота, продолжение войны возможно в европейской части Турции, которая для стран «сделается точкой соприкосновения», и можно даже достичь здесь успеха с помощью Англии, но усиление последней на греческих островах и в проливах, соединяющих Средиземное и Черное моря, угрожает интересам российской экономики. Гораздо выгоднее для России союз с Францией, который позволит мирным путем разделить турецкие земли и нарушит монополию английской торговли с Востоком; «выиграет от раздела и род человеческий. Страны, где науки и художества родились и откуда распространились, когда Европа еще варварской была: Греция, Египет, северный берег африканский – очнутся от долгой дремоты, в которую их тирания фанатиков погрузила»[136].

Таким образом, в начале 1806 г. Паррот вторично попытался склонить Александра I к миру с Францией и к отказу от поддержки «ненадежных» союзников. Возмущение ими лишь возросло во время кампании 1807 г., когда Паррот писал императору: «Вы сражаетесь ради спасения Европы, в которой Англия пожар разожгла; Вы сражаетесь, чтобы защитить Вашу империю от врага, которого континентальные войны, затеянные Англией, сделали угрозой для всей Европы; Вы сражаетесь в первую голову за Англию. И вот в решающий момент, когда добрая воля этой нации торгашей могла бы Вам помочь общего врага разгромить, Англия общее дело предает»[137]. Поэтому профессор в принципе приветствовал Тильзитский мир, ибо тот был необходим и заключен «на условиях настолько почетных, насколько обстоятельства позволяли». Но угроза сохранялась, и ученый спешил побудить императора «все возможные силы бросить на переустройство армии, которая <…> скоро понадобится для войны с Францией, а быть может, и с Англией»[138].