Кафетерий для спецназа

«Дюжину пирожков отвезу вечером родителям. Дюжину отнесу вниз, угощу Снежку, Ёжи, Анджея с Йонашем, если попадутся под руку. Четыре штуки надо Борису с Анной отнести».

Конечно же, к моменту раздачи пирожков в кафетерии собрались все, кого хотелось угостить, и даже больше. Мохито с Шольтом, облаченные в экипировку и обвешанные оружием, пили кофе. Анджей обедал, одновременно просматривая свежую газету. Йонаш цеплялся к взрослым, жалуясь на спущенный футбольный мяч.

— Домашние? — оживился Анджей, увидев тарелку в руках Ханны. — С чем?

— С яйцом и зеленым луком. Пробуйте.

— А мне? — Йонаш с интересом принюхался.

— Берите, кто хочет, — объявила Ханна и поставила тарелку на стол. — Я для всех принесла.

К тарелке потянулись руки. Пирожки расхватали моментально. Волки переглядывались, пересмеивались. Если бы не в нескольких шагах от Сретения, можно было бы подумать, что Ханна женихов приманивает.

— Вкусно! — провозгласил Йонаш. — Очень вкусно! Пап, хочешь, я тебе немножко начинки выковыряю?

— Не хочу, — Шольт скривился и отмахнулся, как будто ему предложили что-то гадкое и неприличное.

Ханна — ни с того ни с сего — почувствовала себя оплеванной и ушла в дом под разноголосую похвалу своим кулинарным способностям. Вечером, в гостях у родителей, она с трудом избежала искушения пожаловаться. Прикусила язык, потом рассказала о Мохито — отец пожал плечами, ответил, что не слышал о таком полицейском от знакомых медведей. Но это, мол, ничего не значит. Медведи скрытны и не любят распространяться о сородичах. Умиротворение, которое Ханна обрела во время готовки, куда-то потерялось. Родительский дом не одарил знакомым уютом. Матушка отказалась возиться с печеньями-макаронинами — «хлопот много, а вкус такой же, как у обычных». В общем, выходной прошел не без пользы, но и не с желаемым итогом. Ханна не чувствовала себя отдохнувшей, и возвращалась в свою квартиру, подумала, что лучше бы она поехала в лес, перекинулась, побегала и поболтала с висицей.

Глава 14. День Преломления Хлеба

Ко дню Преломления Хлеба она замоталась до крайности. Снежка пекла медовые кексы, которые раскупались коробками и утаскивались во все отделы и общежитие спецназовцев — хвалили, клялись, что даже крошка в горле не застревает. Кафетерий пропах сладостью, веранду раскалило августовское солнце — навалилась жара. Огнеборцы выезжали на пожары по пять-шесть раз в сутки, звук сирен тяготил, и Ханна начала мечтать об осени. О дождях, которые прогонят с веранды тех, кто сидит за столиками по три часа, покупая один-единственный кофе. О прохладе, которая выстудит квартиру, изгонит дух выпечки, позволит пить чай, завернувшись в плед и разглядывая хмурое небо.

В день Преломления Хлеба и очередную годовщину подписания мирного договора полицейские и спецназовцы вышли на дежурство в полной боевой готовности. Два броневика — в один из них погрузились Шольт и Мохито — укатили к главному храму Хлебодарной, на центральную площадь города. Полицейские рассаживались в машины по четверо, отправлялись на патрулирование, вооруженные до зубов. Алтарный парк оцепили, на аллеях поставили рамки, выборочно досматривали богомольцев, вытаскивая из очереди к чашам. Йонаш пришлепал в кафетерий за полчаса до начала торжественной службы, купил слойку с мясом и бульон — «Мохито сварил суп, но он невкусный» — и спросил:

— А вы будете смотреть трансляцию представления?

— Наверное, — ответила Ханна. — Телевизоры работают, отчего бы не посмотреть? Все равно покупателей нет.

— Тогда я у вас посмотрю. Дома скучно.

Позже Ханна многократно порадовалась тому, что Йонаш остался в кафетерии. И что они всей компанией, вместе с Ёжи и Снежкой, сели смотреть трансляцию на веранде. Если бы она не успела купить телевизоры, мальчишка бы ушел домой и встретил беду один на один.

Город притих, из Алтарного парка донесся гулкий колокольный звон, оповещавший о готовности к трапезе. Камеры, установленные на центральной площади, скользили по толпе, задерживались на жрецах и выходящих из главного храма участниках представления. Когда хор затянул: «Славься сноп пшеничный», в кадр попал Шольт. Он стоял на парапете, возвышаясь над заполонившими площадь прихожанами, и не сводил взгляда с какой-то точки. Рука в кевларовой перчатке поднесла к лицу рацию. Шольт что-то проговорил, пошел по парапету, сначала медленно, затем почти побежал. Камера, неотступно следовавшая за ним, запечатлела бег, прыжок в гущу толпы — и, через секунду — взрыв. Звук был негромким, почти не слышным за песнопением. Ханна ужаснулась, когда увидела кровь, приподнялась, впиваясь взглядом в экран, но изображение уже зарябило кубиками. Снежка и Йонаш завизжали одновременно. Ханна отмерла, вскочила, закрыла собой экран, не позволяя Йонашу увидеть ненадолго прояснившуюся картинку — мелькнула и пропала упавшая на парапет рука в кевларовой перчатке. Она прижала к себе Йонаша, и, цепенея от страха, начала твердить:

— Не плачь! Всё будет хорошо! Там врачи, папу сейчас отвезут в больницу. Всё будет хорошо, Йонаш!