Кайа. История про одолженную жизнь. Том 1

— Нет, — ответил ей я и отрицательно покачал головой, — но врач мне сказала, что вы моя родственница.

Снова повисла тишина.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Но если бы я покинула это замечательное место, то чувствовала бы себя вообще отлично, — без эмоций ответил я.

— Знаешь, что это за место?

— Да, — ответил я.

— Помнишь что ты натворила и почему тут оказалась?

— Нет, но мне рассказали, какую глупость я сотворила.

— И что ты думаешь, по-этому поводу? — пожилая Мадам налила себе чаю.

— Мне очень стыдно, что я совершила такую глупость… что я могу еще сказать? — не меняя выражения лица ответил я, пожав плечами, — но сделанного не воротишь, так что надо жить дальше.

— Во времена моей молодости, девица, которая бы устроила такой позор своей Семье, какой устроила ты, просто исчезла бы, из мира живых, и никто более не стал бы о ней спрашивать, всем было бы все понятно. Но сейчас времена поменялись. И нравы.

— В таком случае, — ответил я, — мне стоит порадоваться, что те прекрасные времена безвозвратно ушли.

Снова наступила тишина. Секретарь пожилой Мадам с недовольством глянула на меня. Я проигнорировал этот взгляд.

— Ты и впрямь изменилась, стала другой, как и говорил Лев. Совершенно на себя прежнюю не похожа. Как будто и не ребенок уже вовсе.

Я пожал плечами, ничего не ответив.

— Ты была очень убедительна, в разговоре со Львом. Тебе удалось его напугать. Знаешь, как он планирует с тобой поступить, если ты останешься в его заведении?

Я пожал плечами и ответил:

— Думаю, что пропишет мне процедурки, которые превратят меня в «овощ» и запрет в каком-нибудь чулане. На веки-вечные.

Пожилая мадам смотрела на ребенка, которая говорила такие вещи, с таким спокойствием, будто обсуждала только что съеденное мороженное, и у нее «засосало под ложечкой».

— Ладно, — наконец сказала пожилая Мадам, — что у тебя за план? Хочу посмотреть, что ты мне хочешь такого сказать, отчего у меня может появится желание тебя отсюда забрать.

Сказав это, Мадам закинула одну ногу на другую и откинувшись на спинку диванчика стала наблюдать за мной.

— А у меня нет никакого плана, — ответил я честно, впервые улыбнувшись собеседнице, — как вы знаете, я не помню никого из тех, кого знала раньше. А стало быть, как я могла что-то спланировать? Единственно, если бы вместо вас приехал бы мой отец, возможно, его могли бы тронуть мои слезы. Вас, я уверенна, это не растрогает. Так что, можно сказать, я пошла ва-банк. В любом случае, нет принципиальной разницы в том, как именно существовать в такой тюрьме. Единственное, что я могу сказать, это то, что если меня отсюда заберут, я сделаю все возможное для того, чтобы в дальнейшем Семья могла гордится мной.

— Не тронули бы. Будь уверенна, — ответила Мадам, после некоторого молчания, — и пока единственное, что ты сделала, это то, что при упоминании нашей Семьи — вспоминают то представление, что ты устроила. Так что, твое нахождение здесь — твердая гарантия того, что моя Семья более никак не пострадает от твоих выходок.

— Если посмотреть на это с Вашей точки зрения, то оставить меня тут — разумный выбор. Но! Мадам…

— Не называй меня Мадам, я твоя бабушка!

— Хорошо, бабушка, — согласился я, — но оставив меня тут вы не дадите мне возможности искупить свою вину перед Семьей. Да и когда выяснится, а про это рано или поздно обязательно узнают, что один из членов вашей Семьи заперт в сумасшедшем доме…

— Я совершила ошибку, — перебила меня бабуля, — приняв тебя в нашу Семью. Для всех, в том числе и для тебя, было бы лучше, если бы ты до совершеннолетия находилась в приюте.

После чего замолчала.

— Ты вполне адекватна, — наконец сказала она, — насколько сильно ты хочешь покинуть это место?

— Очень сильно, — честно признался я.

— Значит так, — сказала она и вперила в меня свой взгляд, — ты сможешь покинуть это место. На условии полнейшего послушания.

— Послушания кому? — уточнил я.

— Мне и твоему деду.

— Я согласна, если то, что мне будет сказано делать будет разумно, само собой, — ответил я.

Бабуля моя ухмыльнулась моим словам и ответила:

— Кайа, Главный врач этой больницы сказал мне, что планирует с тобой сделать, если я соглашусь на твое дальнейшее пребывание тут. Кажется он назвал это «консервацией».

Слово это мне очень не понравилось, как и то, что оно, скорее всего, означало. Но виду не подал.

— А ты я вижу, — продолжила бабуля, — не очень хочешь съехать отсюда. Раз планируешь сама определять, что разумно, а что нет, из того, что от тебя потребуют.

— Но бабушка, — заметил я, — не могу же я вредить другим членам Семьи или себе, даже если ты этого потребуешь…

Я не договорил, она перебила:

— Никто подобного не будет требовать. Так как в Имении тебя видеть не желают и раз ты все-таки способна к обучению, ты будешь жить и учиться в Пансионе воспитанниц Министерства Войны. Причем будешь делать это как мышка, чтобы о тебе ничего, во всяком случае нехорошего, не было слышно.

— Пансион, так пансион, всяко лучше, чем тут, — ответил я.

— А по достижению 16 лет ты выйдешь замуж…

— Замуж? — перебил я ее, — за мужчину?