Кайкен

Оба замолчали. Она протянула ему руку, но он не торопился ответить тем же: стоял, уставившись в какую-то видимую ему одному точку над поверхностью озерца, укрытого от чужих взглядов древесными стволами и зарослями тростника.

— Ну ладно, там видно будет, — наконец промолвил он и зашагал по тропинке.

Она поплелась за ним. Последние лучи солнца, вырвавшись из-за туч, пали на землю и заструились сквозь листву. В их неярком свете мох заиграл, словно покрылся крохотными серебряными пузырьками. Лишайники, обычно серо-зеленые, вдруг показались лиловыми. Давно уже она не наблюдала подобной красоты. А не такой уж плохой сад у него получился…

— Тебе грозят неприятности на работе?

— В данный момент все так плохо, что падать ниже просто некуда.

Они дошли до водоема, темно-зеленая поверхность которого обрела глубину и сочность витража. Вдалеке щебетали птицы — ненавязчиво, почти робко, как будто послушно следовали правилу, созданному Пассаном: «Посторонним вход запрещен».

— А расследование?

— Какое расследование? — Он отвечал рассеянно, как человек с потерей памяти.

— Обезьяна в холодильнике.

— Ребята работают. Не волнуйся.

— Неужели никто из соседей ничего не видел?

— Никто и ничего.

— Что сегодня случилось?

— Да ничего.

Наоко разозлилась — он явно лгал. Во всяком случае, не говорил ей всего.

— Не волнуйся, — повторил он, пресекая дальнейшие вопросы. — Я думаю, этот мерзавец теперь затаится. Но я его все равно схвачу, это я тебе обещаю.

Наоко не сомневалась — он говорит искренне. Лучший из охотников. Но какой путь ему предстоит пройти, чтобы добиться цели? И что произойдет до того, как добыча будет поймана? Она вздрогнула. Сказать ей было нечего: она не могла ни подбодрить его, ни уговорить бросить это дело. Пассан привык действовать, а не болтать — с ним слова теряли силу.

Стемнело. Тсукубаи — каменные чаши с выдолбленными углублениями, в которых собиралась вода, — насмешливо подмигивали им, когда они проходили мимо. Тут она заметила в глубине участка, на границе с соседним, бамбуковую изгородь. И одна эта деталь вдруг напомнила ей родительский сад, втиснутый во множество других таких же садов, окружающих одинаковые дома. В Японии дома переходят друг в друга, как элементы кубика Рубика. И она выросла в этой ячеистой сети, не ведающей пустот. Пустота существует лишь в мыслях человека, погруженного в глубокую медитацию.

Они шли дальше по тропинке. Наоко больше не произнесла ни слова. Молчание куском льда сковало ей горло, но частью мозга она отмечала каждую особенность пейзажа: плеск воды, запах зелени, красную кору наклонно стоящих сосен. Не хватало только ворон, хлопающих крыльями за глинобитной стеной. Она чувствовала, как распухает сердце в груди, наполняясь водой и кровью.

— Помнишь, как ты пытался учить японский? — вдруг сказала она.

Пассан фыркнул, но не выказал признаков удивления. Похоже, его мысли текли в том же направлении.

— А помнишь, как ты пыталась научиться произносить звук «р»?

Она тоже расхохоталась.

— Я давно уже бросила. — Чуть помолчав, добавила бесцветным голосом: — Кажется, мы оба не очень-то продвинулись.

Они вышли из тени сосен, и перед ними открылся дом. В темноте он казался простым, как на детском рисунке, — белый куб на зеленом ковре. Наоко покосилась на Пассана: его лицо разгладилось и приняло ласковое выражение. Сейчас оба ощущали какую-то трудноопределимую неловкость. Чем она вызвана, сказать было невозможно, — может быть, всем тем, что они пережили вместе и чего теперь по какой-то необъяснимой причине стыдились. Или просто чувствовали себя недостойными собственных былых переживаний.

— Зайдешь поцеловать мальчишек? — спросил Пассан, стараясь развеять смущение.

— Нет, не зайду. Будем соблюдать правила.

— Ну конечно, — отозвался он, словно только что вспомнив, с кем имеет дело.

— А что, Фифи останется у вас на весь вечер? — Она указала на освещенные окна.

— Я уложу ребят, и мы еще поработаем.

— Над чем?

— Да так, бумажная волокита. За день не успеваем. — Он бросил взгляд на часы. — Ну ладно, мне еще ужин готовить. Тебя проводить?

— Не надо. Позвони завтра утром.

Она двинулась к воротам. Беспокойство в душе улеглось, как будто после долгих странствий по неверному миру грез она наконец ступила на твердую землю.

Но несмотря ни на что, в сердце стучались горькие воспоминания. Все последние годы, не желая терять Пассана, она цеплялась за каждую малость, за каждый пустяк. Простой ужин на двоих в ресторане — и ей хватило бы тепла, чтобы продержаться еще несколько недель. Одна улыбка, один ласковый взгляд — и она была бы уверена, что протянет целый день. Но ждать от него даже таких незначительных знаков внимания больше не приходилось. А если ему вдруг случалось расщедриться на нечто подобное, она сама все портила, потому что вела себя как дура. Она слишком истосковалась по любви — так голодный кусает руку, протягивающую ему спасительную пищу.

Наоко порылась в сумке в поисках ключей от машины. Она не плакала — даже слезы принадлежали к другой эпохе. К тому времени, когда она еще о чем-то сожалела и на что-то надеялась.

53