Кайкки лоппи

Вспомнить, как один знакомый давным-давно из автобуса вышел на последней остановке перед Питером воздухом подышать — грустно становится. Каникулы кончились, впереди ленинградская слякоть, позади дом с мамой и дом с отцом. Кругом кусты и тьма, народ в автобусе дремлет. Звезды с неба подмигивают, зябко как-то. Обратно на свое место попасть уже была не судьба. Откуда появился тот тщедушный сержант? В засаде, в кустах, наверно, сидел. Преступников караулил. Как даст по спине своей дубиной — звезды уже не подмигивают, крутятся разноцветным хороводом. Знакомый сразу же на колени, головой крутит, воздух ртом хватает. А мент с шофером поругался, тот по простоте душевной попытался осторожно возмутиться. Автобус и уехал. Зато приехал милицейский уазик. Не успел знакомый в себя прийти — уже в отделении в собачатник определяется.

Ни денег, ни документов, ни вещей — ничего. Свитер, джинсы да ботинки. Они явно не похожи на бронежилет, даже резиновый демократизатор не останавливают, только рвутся предательски. А тут еще слова такие многообещающие откуда-то со всех закутков: «деньги», «бомж», «деньги», «без документов», «деньги», «справлял малую нужду в общественном месте», «деньги», «справлял большую нужду в общественном месте» и снова «деньги». С рассветом — за порог. Вечером следующего дня — знакомая дырка в заборе на «Елизаровской». Что было в течение этих двух суток — воспоминаний нет, провал. Куда девалась сотня километров до северной столицы — подумать страшно. Вещи нашлись на автовокзале, как и куртка с документами. Нашлись также еще подписанные постановления штрафов на миллионы песо. Чтоб не вылететь с училища — встречный иск в суд, где обрюзгшая тетенька выдала достойную скрижалей фразу: «Нет повода не доверять сотруднику милиции». Виза закрыта. Но диплом — в кармане. Настоящий, цвета крови, пролитой в безвестном отделении милиции — красный.

Когда над знакомым палили из своих автоматов чурки, впечатывая с каждым эхом от выстрелов в мозг слова «север — восток», а бедные женщины бились в истериках от мысли, что этого быть не может, потому что не может быть никогда. А если может, то не с ними. Их-то — за чтоооооо? И другое эхо — их шепота, прожигало в памяти: «норд — ост». Слова эти безостановочно крутились в голове, отвлекая от мысли, что судьба уже поделила весь этот зрительный зал на счастливые места и нет. Повезло тогда знакомому, только вот набор букв, навсегда засевших в голове, по пьянке и не только терзает, как мучительные занозы: «север — восток, норд — ост».

«— Убежать бы в теплые края. Взять с собой Сахалин с Камчаткой, Мурманск…

— А что же тогда здесь-то останется?

— Менты!» Бумер — 2.

Если все так плохо, если везде эта серость, что же делать-то? Что за спиной, если у тебя никаких прав? Чем отличаются те законы, что установили эти черные сомалийские придурки, от тех, чем руководствуются зачастую вполне невинные на вид парни, прикрывающие свою ущербность подобием погон на плечах?

Что делать, что делать? Валить надо этих бандитов и валить отсюда. Потому что так и только так можно заставить уважать свою Родину. Как заставили признать весь мир мужество и отвагу советских солдат — победителей, задавленных произволом 20-х, 30-х и последующих годов. Вряд ли дрались они за тех ментов, что выбивали признания вместе с зубами. Кто-то сражался за свои северные города и деревни, кто-то за Смоленск. Разве я хуже?

Думы стармеха.

Все мы под Богом ходим. Сегодня ты пиво хлещешь, а завтра, хлоп — и почки распустились, печень завяла. Что ж, судьба такая. Но как же так парень-то этот, вроде верующий, упрямо взял, да и помер, даже без покаяния? Это же не правильно! Жить нужно столько, сколько тебе отпущено. Худо тебе — пожалуйся, но борись, не опускай рук. Алкоголь — это плохо, но не очень. Кто как привык, вообще-то. Мне привычнее с пивом, но это ведь не мешает мне чтить Бога и читать Библию!

Когда-то в апреле стояли мы в устье Темзы. Марианна прилетела в гости, пиво холодное, виски ароматное. Солнечно и, вроде бы, тепло. Вода мутная. На поверхности от борта к середине плывет, еле шевеля хвостом, рыбешка. Сантиметров десять в длину. Спина торчит из воды. То ли контуженная, то ли оглушенная, то ли сумасшедшая, то ли самоубийца. Чайки орут где-то на берегу. Если рыбка не нырнет — ее обязательно обнаружат и съедят. Бросаю в рыбу куском печенья (под рукой только кружка с дрянным кофеем, к тому же чужим, и пара сомнительного вида печенюг). Сильный недолет, слишком легкий кусок. Бросить кружкой не решаюсь. Рыба тупо и медленно плывет. Наконец, прилетает чайка, хватает добычу — та, к моему удивлению, начинает активно трепыхаться. Чайка пару раз споласкивает жертву, но не жрет, падла. Зажав в клюве, улетает, наверно, кормить безобразных наглых птенцов. На нее пикируют другие чайки, замыслившие разбой. Но счастливица с добычей ловко уворачивается, вставая на крыло, и спокойно улетает. Наверно, к ближайшей помойке.