Каин

Яков подошел к мине и аккуратно, не дергая и не надавливая перерезал провисающую проволоку, потом на всякий случай осмотреть не подходит ли к мине другая проволока. Потом он не торопясь вставил в отверстия штоков ударников гвоздь и, ловко подцепив мину самодельным крюком из проволоки, вытащил ее из расщелины в дороге и отойдя не несколько десятков метров вывинтил взрыватель, вращая его против часовой стрелки. Завершив свои действия, Яков отложил мину в сторону и почувствовал, как по виску и щеке скатилась капля пота, не смотря на холодную январскую погоду. Сзади послышались аплодисменты и свист, и он театрально раскланялся перед всеми и, пританцовывая пошел в свою машину.

Дальше двигались медленно, опасаясь новых мин на дороге и в Сбрицу колонна прибыла только к вечеру. Решено было в Девичи ехать утром, а пока разработать план как достать обстрелявших их албанцев.

— Самара, ты с двумя латышами в дозор, а ты позови Гави и Каина, — сказал Уханцев Питеру, — и сам возвращайся. Обмозгуем кого отправить в засаду в то село, куда мы отжали сегодняшних албанских бойцов. Нам надо понять сколько их и зачистить, иначе спокойной дороги в Сбрицу и из нее не будет.

— Думаешь они еще там? — удивился Питер.

— А где ж им еще быть, — ухмыльнулся Уханцев. — Или там, или в леса подались. Но думаю, что там. Кушать надо, готовиться к следующей ходке на дорогу надо, у них там лежбище, а с него так быстро не соскакивают.

15. Мария

Январь 2006 года, Рига, Латвия

Было почти восемь вечера, и я специально задержалась на работе, чтобы закончить начатое дело. Однако, составляя объяснение на исковое заявление, присланное нам из суда, я долго не могла сосредоточиться и сконцентрироваться на сути нашего ответа. Мысли вроде были и даже прощупывались, но вот сцепить их в единую систему и тем более изложить на бумаге у меня не получалось. Я все время думала о Ярославе и том, что он мне рассказывал в нашу последнюю встречу.

Иногда, прослушивая еще раз записи, мне казалось, что я нахожусь в Космете вместе с ним. Он идет на очередное задание, и я рядом, вижу, как это происходит, чувствую, как он все делает по приказу на автопилоте, практически ничего не чувствуя, не осознавая и не думая. Это потом ему становится страшно и тошно. Вот он встречается с Биляной, которая несомненно, что бы он мне не говорил, стала любовью всей его жизни. Через его рассказы я чувствую, как бесконечно много она для него значит. Как он боится ее обидеть, как готов разорвать любого, кто посмеет сказать ей хоть малейшую грубость. Она для него что-то настолько невинное, дорогое и практически святое, что, даже сейчас, рассказывая о ней, у него как-то по-особенному светятся глаза.

Ко мне у Ярослава совсем другое отношение. Меня он не боится зацеловать до смерти, не стесняется жадно ощупывать каждую мою клеточку, каждый изгиб. Он не испытывает почти прозрачного трепета, когда обнимает меня, не пытается растянуть мгновения, когда мы вместе, не хочет просто безмолвно смотреть на меня и только от одного этого быть счастливым. Я нужна ему здесь и сейчас. Ему необходимо постоянно ощущать жар и податливость моего тела, чувствовать мои губы и руки, слышать мои приглушенные стоны. Он обнимает и целует меня стремительно, страстно, порой, даже немного грубо. Он насыщается мной. Я для него способ забыться и вновь почувствовать вкус жизни, со мной его страхи почему-то отступают, а это все, что ему сейчас нужно, к чему он подсознательно стремится.

По мере того, как Ярослав рассказывал мне свою историю, я все больше понимала, что он никогда не перестанет вспоминать и что он, сам того не понимая, ищет ту боль, которую приносят ему эти воспоминания. Потом пытается от нее избавиться и вновь отправляется на ее поиски. Это стало чем-то вроде его собственного наказания, к которому он себя приговорил за все то, что причинил другим людям в Космете. Эти воспоминания и боль никогда не позволят ему забыть все произошедшее и пойти дальше, и он навсегда погряз в них. Он будет продолжать заниматься самобичеванием, пока окончательно не загоняет себя, и в этом я ничем не могла ему помочь. Я могла только слушать его рассказы, помогать ему открываться и быть рядом, но было ли этого достаточно? Не знаю. Порой у меня было ощущение, что у меня не хватает сил вытаскивать его из этой темной нирваны, и меня начинает засасывать туда вместе с ним.

Когда на столе беззвучно завибрировал телефон, я вздрогнула от неожиданности.

— Алло, — тихо сказала я.

На другом конце трубки молчали.

— Алло, — повторила я более громко.

— Алло! Девушка, вы знаете?.. Подождите… — голос на другом конце отвернулся от трубки и громко спросил у кого-то. — Эй, как тебя зовут?! Как?.. Имя! Скажи мне свое имя!..

Где-то среди шорохов на другом конце раздалось какое-то нечленораздельное мычание.

— Ярослав?.. Вы знаете Ярослава? — голос вернулся к трубке.

— Да, конечно, — ответила я, чувствуя, как бешено начинает стучать сердце. — Что случилось?