Анна доблестно отвернулась от фруктов и конфет, которыми был завален столик рядом с её кроватью: она была исполнена решимости влезть во все свои старые платья к летнему сезону и вновь занять своё заслуженное место во всех модных журналах. Разве принц Гаронны не сказал, что она – единственное, что есть красивого в Бостоне? Её длинные золотистые волосы, тонкие черты лица и стройная фигура вызывали восхищение даже в тех городах, где она никогда не была. Она придирчиво посмотрела на себя в зеркало. На лице – ни единого следа родов, люди с трудом поверят, что она – мать крепкого мальчика. Слава Богу, мальчик оказался крепким.
Она съела лёгкий обед и приготовилась к приёму посетителей, которых уже отобрал её личный секретарь на вторую половину дня. Видеться с ней в первые дни было разрешено только членам семьи и самым близким друзьям, остальным будут говорить, что она пока не готова принимать. Но поскольку Бостон – это последний из оставшихся в Америке городов, где каждый житель с величайшей точностью знает своё место в социальной иерархии, неожиданные гости были маловероятны.
Палата, в которой она лежала в одиночестве, могла бы вместить ещё пять кроватей, если бы не была заставлена цветами. Анна включила электрический свет, для неё он всё ещё был в новинку. Ричард и она ждали, пока Кэбботы не провели его у себя, что весь Бостон воспринял как свидетельство допустимости электромагнитной индукции в приличном обществе.
Первым посетителем была свекровь Анны миссис Томас Лоуэлл Каин, глава семьи после смерти мужа, случившейся за год до этого. В свои немалые уже годы она в совершенстве владела техникой величавого вторжения в комнату – к своему полному удовлетворению и несомненному смущению присутствующих. Она была одета в длинное платье, которое скрывало её лодыжки, – единственный человек, видевший их, был теперь мёртв. Она всегда была худощава. На её взгляд, толстые женщины символизировали дурную диету и ещё более дурную породу.
Она была теперь самой старшей из всех живых Лоуэллов, старшей из Каинов. Поэтому и она сама, и другие считали, что она должна первой посмотреть на своего новорождённого внука. И потом, разве не она устроила встречу Анны и Ричарда? Любовь мало значила для миссис Каин. Она всегда могла найти общий язык с богатством, положением и престижем. Любовь – это замечательно, но, как правило, она оказывается скоропортящимся товаром, в отличие от первых трёх. Она одобрительно поцеловала невестку в лоб. Анна нажала кнопку на стене, и раздался тихий сигнал. Звук застал миссис Каин врасплох, она не верила в то, что электричество войдёт в обиход. Появилась медсестра с наследником. Миссис Каин осмотрела его, фыркнула от удовлетворения и жестом попросила их удалиться.
– Молодец, Анна, – сказала старая дама, как будто её невестка выиграла школьные спортивные состязания. – Мы все очень гордимся тобой.
Собственная мать Анны, миссис Эдвард Кэббот, прибыла несколькими минутами позже. Она, как и миссис Каин, последние годы вдовела и так мало отличалась от неё внешне, что издалека их часто путали друг с другом. Но, надо отдать ей должное, она проявила куда больше внимания к внуку и дочери. Далее инспекция переместилась к цветам.
– Как мило, что Джексоны не забыли, – проговорила миссис Кэббот.
Миссис Каин подошла к этому занятию гораздо тщательнее. Она окинула взглядом нежные бутоны, а затем сосредоточилась на карточках с именами дарителей. Она шептала про себя имена, и сердце её успокаивалось: Адамсы, Лоуренсы, Лоджи, Хиггинсоны. Ни одна из бабушек не комментировала имён, которых не знала, они уже давно вышли из того возраста, когда хочется знакомиться с новыми вещами или людьми. Они обе чувствовали себя довольными, ведь родился наследник, и, похоже, вполне здоровый. Они обе теперь считали, что их последний семейный долг успешно – хотя и не ими лично – выполнен и они теперь могут перейти с авансцены в хор.
Они обе ошибались.
Близкие друзья Анны и Ричарда пошли потоком во второй половине дня с подарками и наилучшими пожеланиями, причём первые были из золота или серебра, а вторые произносились с утончённым акцентом бостонского высшего света.
Когда после окончания рабочего дня к ней приехал муж, Анна была уже слегка утомлена. Ричард впервые в своей жизни выпил шампанского за обедом, – на этом настаивал старый Амос Кербс, и молодой отец не мог отказаться в присутствии всех членов Соммерсет-клуба. Он показался своей жене менее строгим, чем обычно. В длинном сюртуке и брюках в тонкую полоску он выглядел солидно, – чему способствовал рост в 186 сантиметров, – а его чёрные волосы с пробором посередине ярко блестели в свете огромной электрической лампы. Немногие смогли бы точно определить его возраст, догадаться, что ему всего тридцать три, ведь молодость никогда ничего не значила для него, важна была лишь внутренняя сущность.