Каина

— Наверное, я глупая, падре, — взволнованно заговорила Мирейя. — Мне всегда хотелось жить в прекрасном мире, где нет боли, горя, где все счастливы. И я закрывала глаза на то, что реальный мир — совсем другой: жестокий, подлый. Я искренне верила в людей, с которыми жила в этом поселке. Они казались мне порядочными и добрыми. Но что же вышло в действительности? Кто-то из них оказался способным на воровство, а потом все стали подозревать друг друга. И на девушку накинулись, как звери, еще не зная, действительно ли она украла. Может, это кто-то другой подбросил мое золото, когда начался обыск. Корзинка ведь стояла на столе, Паучи не могла знать, что сержант поручит ей отнести лепешки раненым... Что с вами, падре? Вы побледнели. Вам плохо? Простите, это я вас утомила.

— Нет, дочь моя, ты тут ни при чем. Продолжай.

— Да мне, в общем, нечего сказать. Я в растерянности, в отчаянии. Как дальше жить, если нельзя доверять людям? Почему не все могут быть честными и добрыми?

Такими, как вы, падре!

— Мирейя, не надо так говорить обо мне, — произнес он, сгорая от стыда. — Я не стою этого. Подожди меня здесь.

Он стремглав помчался в полицейский участок и с порога заявил:

— Сержант, отпустите девушку. Она не виновата. Драгоценности украл я!

— Браво, падре! — воскликнул Рикардо, многозначительно подмигнув ему.

— Да, это я — вор и готов сесть за решетку, — принял вызов Гамбоа.

— Спасибо за добрые намерения, но решение проблемы я уже взял на себя, — обратился к нему Дагоберто.

— Нет, отчего же? Давайте послушаем, что скажет падре, — вмешался Рикардо. — Это очень интересно!

— Увы, я не тот, за кого вы меня принимаете, — после тяжелой паузы начал Гамбоа.

— Если не верите, можете спросить у турка Дабой. Я хотел уехать с ним и даже заплатил ему пять тысяч за поездку.

— Тогда бегите быстрей! — воскликнул вошедший Рейес. — Турки уже отчаливают.

Заберите свои деньги!

— Отчаливают? Турок меня надул, — сказал Гамбоа.

— Может, еще успеем? — вошел в азарт Хустиньяно. — Бежим на берег, падре!

Турки, однако, успели уплыть, и сцену покаяния падре пришлось продолжить на причале, куда сбежались и остальные жители поселка.

— Ну вот, теперь я остался без денег и без свидетелей, — молвил Гамбоа.

— Перестаньте, падре, наговаривать на себя, — послышались возгласы из толпы. — Мы знаем, вы хотите защитить девушку. 

— Так вы не верите мне?

— Нет! — хором откликнулись сельчане.

— И вы, сержант, не верите?

— Нет. Это капрал поверил.

— Я же не знал, о чем речь, — стал оправдываться Рейес. — Вошел, услышал, что турки взяли у падре деньги, а сами собираются отплыть... Ну и предложил бежать скорей на берег. Кстати, не вы ли сами подали команду, сержант?

— Да, я тоже хотел вернуть деньги падре. Мало ли почему он хотел уехать из Сан-Игнасио!

— Значит, никто из вас не верит в то, что я вор, — печально констатировал Гамбоа. — Это чудовищно! Я признался, что украл, и мне не верят, а бедная Паучи клянется, что не брала драгоценности, однако ее все считают воровкой! Конечно, у нее же нет при себе бумаги из церкви в Пуэрто-Аякучо! А мне вы доверяете лишь потому, что думаете, будто я священник. Разумеется, истинный священник не может украсть. Только почему бы вам не поверить и Паучи? Особенно теперь, когда драгоценности нашлись. Кто-то же их вернул, значит, осознал свой грех и покаялся! А это очень непросто — покаяться, поверьте мне. И за покаянием должно последовать прощение! Вспомните Христа — его распяли, прибили к кресту гвоздями, а он простил своих мучителей, простил всех! В этой жизни, дорогие мои, надо уметь прощать, потому что нельзя носить в сердце горечь обиды, потому что нельзя жить в злобе и ненависти, дорогие мои! 

 У многих сельчан слезы выступили на глазах от этой проповеди, а Рикардо вполне искренне зааплодировал.

— Простите нас, падре, — зазвучало со всех сторон. — Мы были неправы.

— Я пойду освобожу Паучи, — сказал Хустиньяно. — И попрошу у нее прощения.— Вы святой, падре! — воскликнула Мирейя. Глаза ее светились благодарностью и восторгом.

Вечером Каталина, как всегда в последнее время, прогуливалась вблизи дома. И опять к ней, якобы случайно, подошел Рикардо.

— Веселенький был денек! Не правда ли?

— Я думаю, кто же все-таки обокрал Мирейю, — сказала Каталина.

— Тот, кто покаялся. Падре же внятно объяснил.

— Опять паясничаешь? Я видела, как ты аплодировал ему. Это была тоже комедия?

— Нет, почему же? Он меня вполне убедил. Особенно когда рассказывал о краже.

— Все-таки ты чудовищный циник, — отстранилась от него Каталина. — И как можно жить с таким ядом в душе?

— О, тут ты права: тяжко жить! Пойдем, что ли, в бар, выпьем вина, чтобы жизнь показалась более приятной.

— Ты все шутишь, а я говорю серьезно. Почему ты все время играешь, Рикардо?

Зачем тебе надо непременно выглядеть циничным и толстокожим?

— Минутой раньше ты уверяла, что я такой и есть на самом деле. Когда ты говорила правду — тогда или сейчас?

— Если бы я могла понять, какой ты на самом деле! Мне это никак не удается. Вот скажи, например, почему ты не пришел вчера, когда мы все тебя ждали? Где ты был в это время, что делал?