Кайнокъ

Случай этот, так хорошо гревший душу первое время, теперь не радовал. «Бегать по горам и козел умеет, — рассуждал Пирогов. — Сложнее самостоятельно выбрать направление — куда и зачем бежать. Тут не ноги, а голова крепкая нужна. Знания. Знание самых необходимых приемов трассологии, баллистики, экспертизы… Одних наименований столько, что не перескажешь сразу. А у кого эти знания запросить? Кто их предложит, если в отделе я — высшая профессиональная инстанция?»

Размышляя так, он прошелся по кабинету, остановился пе-ред картой. Нашел Дон, Волгу. Вот где теперь линия фронта проходит. Вспомнил: «Немцы в Оби пароходами объявились». У страха глаза квадратные. Но не беспричинна фантазия. Не города считаем, а реки. Они, как ступени лесенки параллельно текут…

Он вдруг понял, что за правильными в общем-то словами скрывается он от главного, не отпускающего его ни на миг. Тем главным была трагическая история Ударцева. Инстинктивно чувствовал Корней Павлович, что именно в ней ключ к пожару и исчезновению шофера, к воздушному шару, к корове Василисы Премудрой. Нет, он не предполагал пока прямой связи между гибелью Михаила и воздушным шаром. Просто не мог избавиться от мысли о Михаиле, и мысль эта, накладываясь на другие, мешала сосредоточиться. Надо было избавиться от этого преследования. А избавиться, он понимал, было возможно, только размотав дело Ударцева до подробностей, когда не останется ни одного формального вопроса.

Он выглянул в приемную, пригласил Ирину Петровну. Пока она выбирала в стаканчике карандаш, доставала из-под бумаг рабочий блокнотик, пока шла через кабинет, Пирогов успел сесть за стол, принять непреклонное выражение лица.

— Запишите… Запишите сначала текст телефонограммы во все сельские Советы, кроме Покровки и Коченева. — Повторил, как учитель на диктанте: — Пишите: представить в райотдел НКВД отчеты о замеченных кражах в селах, на выпасах, на дорогах близ села. Указать наименование похищенного, его стоимость, кому принадлежит — колхозу или личное имущество граждан, время хищения — месяц и день. Подчеркните особо — день. Мне нужен день! Срок исполнения — завтра. Подпись Паутова и моя.

С Паутовым он еще утром договорился о том, докладывая об итогах своей поездки.

— Записали?

— Да, товарищ лейтенант. Помнится, в мае — июне Михаил Степанович тоже интересовался этим.

— Он делал какие-нибудь записи?

— Этого я не знаю. Он вообще не очень любил писать. Даже письма родным. Изредка посылал открытки жив-здоров.

Она осеклась. «Жив-здоров» было в невозвратном прошлом.

«Значит, все верно… Все верно. По случайности я, кажется, на правильном пути, — подумал Пирогов. Только куда приведет этот путь?.. А ну как за Михаилом? На дорожный свороток. Или того нелепей… Выходит, я тем более должен знать все. Все, как это получилось с Ударцевым…»

Он повременил, пока Ирина Петровна справится с волнением, продолжал суховато, готовый к неожиданности:

— Пишите. На отдельном листе, пожалуйста… Начальнику областного управления эн-ка-вэ-дэ полковнику Рязанцеву… Пишите. Настаиваю на эксгумации тела Ударцева Михаила…

Он не смотрел на Ирину Петровну. Старался не смотреть прямо. Но боковым зрением заметил, как вскинулась она, будто от толчка в спину, как споткнулся карандаш, перестал бегать по строчкам, начал медленно сползать с листа. Пирогов предвидел это, понимал, что причинит ей боль, но он не считал возможным не посвятить ее в свои намерения, ибо в случае согласия управления, а он почему-то не сомневался в этом, намереваясь высказать свои соображения подробно, никому иному, как Ирине Петровне предстояло напечатать массу неприятных своей откровенностью документов.

Пусть уж знает заранее, рассудил Пирогов, начиная диктовать ей. Может, переболеет быстрей.

— Пишите…

— Товарищ лейтенант, это… Разве это что-то меняет?

— Думаю, да… Пишите.

Глава семнадцатая

«Начальнику РО НКВД товарищу Пирогову от…»

От кого?

«…от инспектора угро Игушевой».

С ума сойти! Ольга Игушева, Оленька, Лека, Одуванчик — инспектор уголовного розыска! Уж не мерещится ли она сама себе?

«Выполняя приказание по выяснению редких животных…»