Кайнокъ

«Все-таки это было продуманное убийство. Продуманное и хорошо обставленное… В сейфе у Михаила лежал патрон марки „кайнокъ“. Да, именно в тот день он, Пирогов, впервые увидел, прочел название „кайнокъ“… Значит, Михаил сел кому-то на пятки… Кому-то тому, у кого эти „кайноки“ водятся. Сахарову? Но в день расправы с шофером Сахаров был на дежурстве и выезжал с пожарным ходом. У него алиби — его отчет, датированный тем же числом… Но на Элек-Елани Брюсов подобрал обойму точно таких патронов, что хранились в сундуке у Сахарова. Это подсказывает, что Сахаров состоял в связи… А может, и не подсказывает… Дрянь дело!..»

В большом общем зале раздались шаги. Не сиделось нетерпеливой, разгоряченной Каулиной. Туп-топ, туп-топ… От входной двери до двери «кельи». И обратно: туп-топ…

«А у нее ноги разные, — вдруг подумал Пирогов. — Одну ставит, как печать, другую — по кошачьи…»

Вспомнил Ларису. Почему-то в овчинной шубке, меховой мужской шапке. Такой он встретил ее первый раз. Она возвращалась с девчонками из нардома, был вечер, падал легкий снежок…

Как-то они сейчас?.. Ткачук, Пестова… Игушева… Плохой ты начальник, Пирогов, распустил, разогнал девок, собрать не можешь… А придется. Придется…

Мысли сделались ленивые. Шаги то приближались, то пропадали совсем. И вдруг прекратились… Убаюкала-таки!..

Автозак пришел вместе с солнышком. Неторопливый пожилой конвоир-эвакуатор заглянул в кабинет, поздоровался. Пирогов кубарем слетел со стола, будто проспал царство небесное или свою свадьбу, с трудом продрал глаза, жестом пригласил проходить, садиться, налил в ладонь воды из графина, ополоснул лицо.

Эвакуатор войти вошел, но садиться не стал, извлек из полевой сумки два пухлых пакета и тоненький конверт. Пакеты были тяжелые, управленческие. Конверт очерчен по кромке красным и синим карандашами. Так делала Лариса.

— Сколько у вас времени на отдых? — спросил Корней Павлович, быстро прикидывая, много ли займет перепечатка материалов эксгумации.

— Ни минуты не дали. Приказано забрать пассажира и — назад.

— Вы хоть водички ржанецкой попейте.

— Чего их, кишки полоскать. Мы — дорогой. Из ключа.

Шофер за окном обходил машину, заглядывал под нее, что-то ощупывал, пинал ногой скаты.

— Сами сковырнетесь, так бегавши, и пассажира моего убьете.

— Важный?

— Не такой, как Яга. Но мне — нравится.

— Дезертир?

Якитов не спал. То состояние полудомашнего ареста, к которому он стал привыкать, снова сменилось ожиданием неизвестного. Когда Пирогов открыл «келью», он сидел на краешке нар.

— Уже?

— Да.

Федор поднялся. Потянулся, поводил плечами, пряча и тем выдавая волнение. Корней Павлович будто впервые видел его, разглядывал, как он хорошо сложен физически, недурен лицом. С таким бы по горам походить. Поискать бы тех…

— Ну, прощай, лейтенант.

— Чего так мрачно? Ты ведь сам пришел. И принес важную весть. — Последнее предназначалось для эвакуатора, чтоб не очень притеснял дорогой. — Надеюсь, что попадешь на фронт. Предчувствие у меня такое.

— И на этом спасибо.

— После войны поблагодаришь.

Пирогов и Каулина проводили Федора до машины. Шофер распахнул заднюю дверцу, нетерпеливым жестом указал на черную пасть кузова. Федор вопросительно взглянул на Корнея Павловича, как бы усомнившись вдруг во всех его обнадеживающих словах.

— Так я надеюсь получить письмо из действующей армии, — сказал, подбадривая, Пирогов. Якитов кивнул, молча полез в темноту.

Шофер закрыл дверь, навесил амбарный замок. Эвакуатор проверил, так ли зацеплен он, дважды повернул в скважине ключ.

«Крепко запечатали…»

Пирогову никогда не приходилось близко переживать судьбу арестанта. Теперь это переживание вылилось в тревожное ощущение той замкнутой черноты, в которой оказался Федор.

Автозак профыркался на месте, тихонько тронулся, побежал улочкой к Урсулу, к мосту.

Пирогов вернулся к себе, минуту посидел, прикидывая, не подремать ли ему еще полчаса. Испугался соблазна, принялся за почту.

Первым он вскрыл пакет с постановлениями, инструкциями, памяткой по эксгумации. Он догадался о них по мягкой пухлости конверта. Просмотрев бумаги, Корней Павлович не без некоторого самодовольства отметил, что действовал в соответствии с ними. Подумал, как бы изумились в управлении, если бы он мог представить с обратным автозаком отчет об эксгумации. Для этого он и пригласил Ирину Петровну в бригаду по обслуживанию операции.

Второй пакет, тяжелый и жесткий, сворачивался в желоб от фотографий. Он не стал их пока разглядывать, а вскрыл Ларисино письмо. Оно, как и предыдущее, было написано на узкой бумажной ленте. Очевидно, госпиталю разнарядили типографские обрезки, подумал он, разматывая свиток.