Каиново колено

Поезд стучал, стучал как растревоженный нагрянувшими переменами пульс, и замкнутая в его составе жизнь пассажиров длинной-длинной двойной ниткой стремительно раскручивалась вслед секундам отбиваемых стыков. Целеустремлённость неутомимо тянущего состав локомотива была просто фатальна. Из пункта А в пункт Б с таким-то сроком. И ещё: ты можешь никуда не спешить, медлительно пить чай, бледный от полудужки лимона, дремать, прикрывшись огромным кроссвордом, смотреть сквозь двойное стекло или же любоваться на своё в нём отражение, но при этом неотступно ощущать, как тебя несёт, несёт, несёт. Из этого вот пункта А в пункт Б… Нет, неприятная, это вещь, вылизанная до гильотинного блеска рельс, диспетчерски размерянная, отнивелированная железная колея. И, забавно, что чем жаднее глядишь в окно, надеясь захватить памятью мелькающую мимо чужую жизнь, тем меньше запоминаешь: из пункта А в пункт Б всё повторяется, повторяется, и заснеженные сопки, заснеженные равнины, заснеженные станции и мосты сливаются в одно бесконечное и нераздельное проходящее… В Сибирь. В бескрайность. Бесприютность.

Сергей пил. Неспешно, почти одиноко. Как только можно одиноко пить на виду чужих людей, то есть, в свой интерес на фоне показного безразличия. В его купе садились, выходили, расстилали и скручивали постели, обильно ели и громко храпели. А он, демонстративно выставив под откидным столиком отвратительно новые протезы, надевать не больше чем на полчаса!.. неразговорчиво цедил из маленького пластикового стаканчика, стараясь не сильно хмелеть, но и не трезветь до ломки. Дремал тоже сидя в уголке, просыпаясь от озноба, из-за шторки чувствительно дуло. Проводники, сами приносившие за двойную цену водку, с деланной заботливостью подсаживали в купе только мужчин, заранее предупреждая, что инвалида и ветерана нужно потерпеть… Те и терпели. Пытались, правда, пару раз составить компанию, пожалеть и морально поддержать, но, уразумев его настрой, стыдливо дули своё пиво отдельно.

Хватит с него бесед. В госпитале наболтался. С церковнослужителем, реально и ритуально, всё как полагается. На ближайшее время исповедальная тема исчерпана. И ещё. Когда Сергею подогнали протезы и показали как ими ходить, когда на деньги, высланные сестрой, купили билет до Новосибирска, и Светочка, дежурившая в тот день с красными припухшими веками, принесла ему выстиранную и подштопанную ею одежду, вместе с ненужными уже, такими летними туфельками!.. вдруг совершенно неожиданно передали письмо, да не письмо!.. записку от жены Геннадия. Вдовы Геннадия. И в ней главный вопрос: …Он, правда, не мучался?.. Подчерк ровный-ровный, со всеми полагающимися завитушками, учительский. Сергей тогда чуть не кончился. Сидел в коридорчике, гонял под языком валидол и недоумевал: вот, повстречал человека, которого впервые со дней далёкой юности захотелось считать другом. А теперь один вопрос: …он, правда, не мучался?.. Почему так? Кто и где составляет это проклятое расписание: кому сколько проехать по дороге, сколько провести задушевных бесед, кого-то спасти или укокошить, родить и перетерпеть боли? Ну, не случайно же всё… Чтобы на бесконечно пустой трассе в одой точке и в одном мгновении собрались легковушка, КАМАЗ, мотоциклетка и лошадь. А если это так, если действительно, что когда где-то некий неведомый диспетчер включает зелёный семафор, и раздаётся первый крик новорождённого, а в тот же миг кому-то другому где-то в другом месте приходится раскорчёвывать поле, чтобы засёять его подсолнечником, чтобы, отжав семечки и разлив масло по банкам, через сколько-то лет продать его нерасторопной бабе, которая прольёт его около трамвайных путей? То, что тогда? Что тогда пресловутая свобода воли? Воля, это же и ум, и желание, и сила в желании. А если всё предопределено и предписано, то в чём же тогда смысл человечьих стремлений? А! Стремлений, куда? Или, от чего?.. Эх, птица-тройка. И нет ответа. А, может быть и есть: суета, братцы, всё суета…

Сергей пил. Неспешно, почти одиноко. За упокой души Геннадия. И Петра. Святых душ. И за покой окаянной души Сергея.

А в Красноярске он отстал. В первый раз сам надел протезы, взял костыли и с помощью сердобольных соседей выкарабкался подышать, просвежиться в подмерзающий вечер. И отстал. Понадеялся на двадцатиминутную стоянку, потащился в вокзальный буфет. А теперь занудный мент в сто десятый раз задавал одни и те же вопросы, а подступающее похмелье стискивало череп и выдавливало в горло желудок. Наконец всё проверено, запротоколировано, подписано. Следующий поезд западного направления был через полтора часа. Старлей, хоть и зануда, но сам отвёл в медпункт, уговорил приютить и напоить чаем. Дежурная врачиха померила давление, ахнула и зло уложила его на ледяную, застеленную пятнистой клеёнкой, кушетку. Вколола в вену какую-то гадость, и Сергей придремал.