Когда из-за поворота темного туннеля на рельсах тускло засвечиваются отблески приближающихся огней, на душе мгновенно холодает. Эта стремительно накатывающая трехглазая голова гигантского подземного червя, несущего в своей утробе сплоченную массу молчаливых незнакомцев, пугает неизбежностью расписания твоей дальнейшей жизни. Стоит только стиснуться возле захлопнувшихся за спиной створок, как уже совершенно известно через сколько минут тебя вынесет в точно обозначенном месте. Это где-то дома и на работе ты мог быть Сергеем Николаевичем Розовым, а здесь… здесь всем все равно. Серые в сером вибрирующем освещении, сурово закрывающиеся чтивом или воображением ближайшего будущего от неизбежности взаиморазглядывания, лица других бывших ФИО лепят и тебе выражение бровей и губ по общей для всех матрице-маске «участника Метро». «Сельди в бочке» — это несовершенно, нет, здесь скорее «устрицы в контейнере». Все всем подчеркнуто безразличны, и вот уже и ты совершенно точно такой же, как эти миллионы пассажиров, ежедневно пользующихся услугами московского метрополитена. Кем ты недавно был? Плевать, вот уже все окончательно уравниваются, утрясаются, покачиваясь и даже дышат в общем режиме. Эхо воющего электродвигателя, стучащих колес и свистящего вдоль окошек воздуха бьется о черные своды узкого, чуть кривящегося в остром скрежете тоннеля. Вдруг некая судорога внутри вагона предвещает объявление остановки, и тех, кто сейчас покинет этот горизонтальный лифт на своем горизонтальном этаже, мгновенно отделяет незримая черта отторжения от остающихся. У них изменяются лица: они смотрят не в себя, а в дверь. Главное различие внутренностей.
Чужие слова русский язык, как живой организм занозу, старается отторгнуть или хотя бы покрыть собственной белковой оболочкой суффиксов и окончаний. Но «метро» емко и крепко застолбило целую смысловую и ассоциативную зону, никак не желая превращаться в «подземку» или «метропутейку». Огромное количество самых разнообразных предметов и событий получило этот единый липкий ярлык. «Метро», словно браное слово, оказалось способно, не склоняясь и не спрягаясь, быть и существительным, и прилагательным, подлежащим и сказуемым. Все эти субъекты и объекты емкого наименования получили общий контур матрешки в виде светящейся буквы «М», бесконечно прячущий в себе что-то еще и еще новое, но каждый раз удобно входящее в следующую очередность. Оболочка одна, оболочка вторая, третья… Что завораживает нас в этой глупой, примитивной игрушке? Ожидание раскрытия «в конце концов»… чего? Неужели опять и опять надежда добраться до скрытой за самой маленькой, а значит самой сокровенной точкой смысла… чего? Это лучшая демонстрация попыток проникновения разума в сакральность бытия. И обязательного при этом разочарования: последняя матрешечка всегда остается плотно закрытой…