Возле ширмы и остывающих фонарей активно кучковались участники предстоящего банкета. Из артистов никто не гримировался, костюмы были тоже несложные — балахоны и туники, так что через десяток минут все исполнители искренне принимали поздравления от проголодавшихся критиков, журналистов и иных халявных коллег и товарищей. А электрики так уже и просто принимали в уголке за трансформатором. Сергей пожал руку, ярко блестящему испариной в окружении черно крашеных каре очень эмансипированных критикесс и редакторов, Питеру и торжественно всучил визитки: «от ваших новых американских поклонников»!
— Ты с ними говорил? Им понравилось?
— Они в восторге.
— Что они сказали?
— Непереводимые междометия.
— Вот твари, на банкет их пригласить не разрешили. Но они снимали. Ты видел вспышки?.. Эй, Феликс, а ты куда?
Сергей автоматически повернулся вслед вопросу. Феликс был у него за спиной буквально в метре, прятал в пакет футляр с флейтой. Взгляды их звонко скрестились на срединной полуметровой отметине, и Сергей медленно протянул ладонь: «Привет». Тот отстранился всем телом, демонстративно мимо извиняясь перед Питером за спешку на репетицию перед завтрашней записью. Репетиция — дело святое, но все равно это не по-человечески. Не отметить премьеру. Питер пошел немного проводить Феликса, а на плечо густо краснеющему Сергею легла рука Веньки Караханова.
— Ты чего, старичок? Наплюй. Дело актерское.
Венька был кукольных дел мастером. Рыжая козлиная бородка, из-под которой, промеж стянутых шелковым платком разлетов стоячего воротничка, торчал огромный кадык, черный, заказной до колен, сюртук с синей бархатной жилеткой, серебренные карманные часы на цепочке и даже пенсне — то ли Горский, то ли Билибин. Но все видели, что личность из девятнадцатого века. Такая вот личность. Марионеток он резал действительно без балды, красивых, живых и умных, но, главное, трудно было бы припомнить какие-либо культурные или околокультовые мероприятия, на которых бы Венька отсутствовал. Даже на единовременных. Может, он имел двойников, как инженер Гарин? Трудно, что ли: маленькие, без ресниц, глазки, тонкий лягушачий рот, носик тюпочкой. Типаж для каждого пятого. Основные приметы — как раз эта его бородка и сюртук по колено. Да, и кадык.
— Ты, главное, не заводись. — Веня уже кулаком прихлопывал его плечо. И Сергей опомнился. Действительно, чего заводиться? Не подал руки? Не желает прощать? Что ж. Ну, да, да, это он, Феликс, в прошлом году познакомил его с Нечаевым и попросил взять на какую-нибудь роль, хотя все вроде бы уже было расписано и утверждено. Уговорить-то уговорил. Но сам вдруг пропал. Нечаев вовсю дергался, нужно было начинать репетировать, а Феликса все нигде не могли изловить. И, да, да, да! Сергей взял и предложил себя попробываться на заморского принца. Кто герой, тот и комик. Ведь был же у него опыт гротеска в ТЮЗе, был. А Феликса все не было. Но, самое главное в том, что если бы его проба Нечаеву не понравилась, то и разговаривать ни о чем бы потом не пришлось. А она понравилась. И сыграл он, по крайней мере, органично. Это отмечено всеми. Всеми! Так, что сейчас даже строились планы на следующей работе занять его в главной роли.
— Ты знаешь этого человека? — Они растянувшимся потоком спускались по лестнице к накрытым на втором этаже в кафе фуршетным столикам, и Караханов чего-то никак не отставал. — Это Кодрин, поэт. Великий деятель постмодернистской литературы. Гордость нации. Прошу любить и жаловать.
Невысокенький и, видимо, очень слепенький тридцатилетний человечек с левого плеча кособоко улыбался в такую же реденькую и рыженькую, как у Караханова, бородку. Только не клинышком, а лопаточкой. И хотя он был не в сюртуке, а в пиджачке, но тоже в шейном платке и на лацкане покачивались и поблескивали четыре малюсеньких серебряных крестика на одной полосатой ленточке.
— Это не новодельные модельки, это настоящий фамильный раритет. Фрачный вариант: уменьшенная форма орденов, специально для балов и приемов. Его дед был полным георгиевским кавалером.
— Да-с. В гвардии служил. В Его Величества Преображенском полку.
В гвардии, так в гвардии. Правда, гвардия во времена его деда уже практически не воевала, и где тогда можно было заслужить четыре креста за личное мужество, не понятно. Не на плацевых парадах же. Да и как-то росточком внучок не тянул на потомка преображенца. Ну-ну, ладно, пусть будет так, как они уверяют. Иначе, после публичной демонстрации презрения от неснявшегося по собственной вине в, подумаешь, какой-то детской ленте, актера, вокруг чувствовалась некая разряженность атмосферы. Даже Лилька отстала. И Янка. Конечно, Феликса все любили. Ну, так полюбите же и его!