Каир. Биография города

Богатые европейцы и египтяне веселились с необычайной пышностью, представители средних классов жили словно хорошо упитанные «домашние боги», а солдаты напивались в кафе и дебоширили в публичных домах. Жизнь была экзотичной, бурной и удивительно скучной, к сожалению, благодушную атмосферу «портили» египтяне. Еще в 1883 году англичане обстали уйти из Египта, как только египтяне «будут способны сами управлять страной». Но египтяне понимали, что это лишь обычный предлог для продления английской оккупации. И мен но так думал и появившийся на политической сцене после восстания Араби подлинный защитник египтян, получивший образование во Франции, юрист Мустафа Кямиль.

Он мечтал о Египте, свободном от всех иностранцев, в том числе и турецкого двора, но понимал, что добьются этого не политиканы, ведущие политическую шахматную игру с англичанами в Каире. Мустафа Кямиль возлагал надежды на народ, национальное самосознание которого накалилось настолько, что он был готов к сопротивлению. Кямиль — один из немногих египетских политических деятелей, веривших, что единственно правильный путь — это обращение за поддержкой к народу. Он призывал к открытию народных школ для детей и даже вечерних курсов для взрослых по всему Египту, где они изучали бы арабский язык и арабскую культуру. В 1905 году Мустафа Кямиль основал в Каире национальную партию «Хизб аль-Ватан», лозунгом которой было: никаких переговоров с англичанами, пока они не покинут Египет.

Мустафа Кямиль несколько перегнал свой век, и его партия не выдержала испытания последовавших за этим событий. Любопытно, что Кромер вообще не упоминает Кямиля в своей книге, хотя в его время Кямиль был, несомненно, самым опасным человеком в Египте. Даже Сторрс говорит о нем мимоходом, как о второстепенном деятеле. И все же именно Мустафа Кямиль заложил основы той политики, которая в конечном итоге привела к изгнанию англичан.

Если Мустафа Кямиль был в глазах англичан «неприкасаемым», то уважали они другого человека — Саада Заглула (Кромер считал его честным молодым человеком с блестящим будущим). Саад был честным, его ожидало отличное будущее, и он пытался избавиться от англичан. Но всякое проявление активной политической деятельности в Каире, будь оно враждебным или дружественным, в конце концов душили какие нибудь «покровители». Сам великий Саад Заглул находился под покровительством принцессы Назли, племянницы Исмаила, и был ее стряпчим. Принцесса Назли баловалась политикой, хотя и считала себя слишком большой аристократкой, чтобы лично участвовать в политической жизни; зато она покровительствовала другим.

Принцесса принадлежала к кругу королевской богемы, говорила на четырех языках, даже немного по-арабски, и не боялась приглашать мужчин в свой салон. Стены ее приемного зала были оклеены страницами иллюстрированных журналов, и, пока посетитель ожидал появления принцессы, абиссинский слуга услаждал его слух игрой на пианоле, исполняя «Дом, родной дом». Назли была по-европейски воспитанной, культурной женщиной, но в то же время и убежденной мусульманкой; Китченера, которого она знала еще молодым капитаном, Назли именовала своим «приятелем-переростком». В политике она придерживалась проанглийской ориентации, тогда как Заглул, мужественно сражавшийся при Тель эль-Кебире, был ярым противником англичан. Саад глубоко погряз в этих фешенебельных салонах, особенно после того, как женился на дочери бывшего премьер-министра Мустафа-паши, близкого друга Кромера.

Ему все же удалось преодолеть соблазны англо-турецкой политики и остаться подлинным египтянином. Благодаря четкой политике Саада Заглула и его последователей, а также народной поддержке этой политики лорд Китченер (сменивший сэра Элдона Горста на посту резидента) был вынужден созвать в Каире Законодательное собрание. Египет в подражание англичанам начал свою парламентскую жизнь.

До самого ухода англичан из Каира политическая жизнь Египта определялась отношениями между английским резидентом, премьер-министром, парламентом, двором и политическими деятелями. Бесконечные встречи представителей одной группы с деятелями другой группы, личные беседы, хождение из учреждения в учреждение, из парламента во дворец, из дворца в резиденцию, из резиденции в салоны политических деятелей — вся эта каирская политическая карусель напоминала итальянскую оперетту, которая разыгрывалась под гневный аккомпанемент национального движения. Иностранцы в Каире (за исключением наиболее дальновидных) издевались и смеялись, как египтяне учатся управлять страной в духе европейского парламентаризма.

Но каждого английского резидента — от лорда Кромера до сэра Майлса Лэмсона (последний резидент) — больше всего пугала мысль, что рано или поздно Египет поймет, что ему совсем не обязательно подражать европейской парламентской системе, что есть иные пути. Политические события, явившиеся следствием Первой мировой войны, показали египтянам, что действительно есть другой путь, и тогда борьба вспыхнула на улицах Каира.

14. Революционный Каир