Каир: история города

Стюарт словно вторит другому историку, Стэнли Лэн-Пулу, который в 1893 году назвал мамлюков «бандой беспринципных искателей приключений, рабов по происхождению и мясников по призванию, кровожадных авантюристов, не терпевших подчинения и испытывавших врожденную тягу к предательству». Тем не менее Лэн-Пул отдает должное архитектурному наследию мамлюков:

Эти рабские цари отличались отменным художественным вкусом, который сделал бы честь любому цивилизованному правителю современного мира… Они не ведали морали, предавались буйствам и были неразборчивы в средствах, однако в зданиях, ими построенных, ощущается изысканность, какой не найти в западных странах.

Мамлюкскую систему управления создавали те немногие баловни фортуны, которым удавалось выдвинуться. Обычно мальчишек покупали на турецких невольничьих рынках, привозили в Каир и начинали обучать ремеслу солдата. Если кому-то из них случалось привлечь внимание султана (и проявить достаточно жестокости), такого воина ожидало повышение — вплоть до чина эмира, то есть офицера. Султаном же, как правило, становился самый жестокий, самый хитрый и изворотливый среди эмиров. А тех, кто не сумел выдвинуться из низов, после оговоренного срока службы увольняли и отправляли восвояси.

Венецианский купец Эммануэль Пилоти, поселившийся в Каире в 1400 году, писал, что во дворце султана в Цитадели не менее 6000 тысяч юных невольников, готовящихся к воинской службе. По его словам, более всего ценились «юноши из Тартарии», за которых были готовы платить по 140 дукатов; затем, по нисходящей, шли черкесы, греки, славяне и албанцы. Пилоти писал:

В Турции есть купцы-язычники, не имеющие иного занятия, кроме торговли молодыми рабами подходящего возраста и доставки купленных султаном рабов в Каир. Когда у них набирается сотня или две сотни душ на продажу, они везут несчастных в Галлиполи и сажают на корабль… Когда рабов привозят в Каир, султан отправляет их встречать опытных оценщиков, способных с одного взгляда определить пригодность мальчиков к воинской службе.

Именно из таких наблюдений и складывалась репутация мамлюков в «цивилизованном мире». В 1896 году викторианский джентльмен сэр Уильям Мюир рассуждал о «темном прошлом, с которым мы вынуждены мириться». Французский путешественник Вольней в 1780-е годы выразился более прямо: «Прежде всего они были привержены тому постыдному пороку, который с незапамятных времен считался уделом греков и татар. Таков был первый урок, который эти юноши усваивали от своих наставников». Десмонд Стюарт заключает: «Педерастии они предавались открыто, словно пародируя платоновские идеи о любви мужчины к мужчине, которой восхищался великий философ». Как бы то ни было, все несчетные грехи мамлюков не должны заслонять от нас тот вклад, который «рабские цари» внесли в формирование облика города. Тот же Пилоти не только описывает жизнь рабов, но и восхваляет мамлюкский Каир, «величайший город на земле», а Ибн Баттута, арабский путешественник, в 1345 году пишет не о политике, но о «матери городов… изобилующей различными зданиями, непревзойденной в красоте и величии».

Города мертвых

Когда мы говорим о памятниках эпохи мамлюков, первыми на ум приходят Города мертвых. Эти грандиозные кладбища, раскинувшиеся к северу и югу от Цитадели, вместили тысячи захоронений — и огромных мавзолеев, и простых каменных надгробий с двумя вертикальными столбиками в изголовье и в изножье. Многие могилы представляют собой приземистые гробницы, этакие посмертные жилища в две комнаты. Карафа, иначе Южное кладбище, тянется от Цитадели к Фустату и является старейшим из двух некрополей: первые захоронения на нем датируются временами до мамлюков. И Шагарат аль-Дурр, и имам аль-Шафии похоронены на окраине Карафы. Что касается Северного (или Восточного) кладбища, иначе Карафат аль-Шаркирийя, его разбили именно мамлюки. До того, как здесь появился некрополь, на этом месте находился царский ипподром, а самые ранние захоронения датируются серединой XIV века.