Кайрос

Секретарша кивнула и вышла. Красиво и бесшумно. Он потратил три года, чтобы научить ее так ходить. И еще полтора, чтобы она научилась красиво и бесшумно думать. Иногда он с ней спал. Она была в него влюблена и надеялась, что когда-нибудь Казус уйдет от жены. Казус не разубеждал: когда-нибудь – это все-таки надежда.

Через десять минут рядом с диваном появился поднос: кофе, бутерброды, пирожные, фрукты. Чуть больше, чем он просил, но без намека на фамильярность. Она знала, что через час-полтора он может попросить пирожные и фрукты. А так никто никому не будет мешать. Она – ему. Он – ей. Все честно. Пакт о ненападении. Ровно в шесть она покинет приемную, и он останется в офисе один. Янтарный поднос на стеклянной круглой столешнице странен и чужероден. Ровно до того момента, как в окно ударил луч заходящего солнца. Еда, посуда, стол – все вспыхнуло ярким светом, и почти тотчас же краски были остужены догорающим янтарем: и стол, и еда окрасились в мягкий золотистый цвет с красными проблесками. Все показалось настоящим. И сам Казус был в этот момент настоящим – из плоти и крови, нервов и сомнений.

17.30.

Руки Казуса дрожали, пока он наливал себе кофе. Дрожали губы, пока он делал первый глоток. С чашкой в руке подошел к зеркалу и взглянул на отражение. Старый испуганный человек, который сошел с ума. Вот как это бывает, оказывается: никаких тебе приступов, никаких смирительных рубашек: сознание больше не попадает в трафарет воли.

Знаешь, что сошел с ума, но ничего не меняется. По-прежнему ведешь размеренный образ жизни, встречаешься с людьми, спишь с женщинами, шутишь, ешь, спишь – и никто не замечает, что ты безумен. Право, это даже обидно: мир не заметил, что ты сошел с ума.