Каирский дебют. Записки из синей тетради

– Прошу вас, Мони́к, заходите и будьте как дома…

Брюнетка, которую невидимый гость как раз и называл Моник, решительно щелкнула выключателем. Прямо посреди комнаты на мягком кресле кофейного цвета сидел Нестор Васильевич Загорский.

– Господи, Загорский! – воскликнула Моник, всплеснув руками и закрывая за собой дверь. – Только тебя здесь не хватало.

– Меня здесь действительно не хватало, – отвечал Нестор Васильевич, – однако теперь я здесь, и, смею надеяться, своим появлением очень быстро восстановлю мировую гармонию.

– Что тебе надо? – без обиняков спросила у него Моник.

– Я ищу одну девушку, – отвечал Загорский. – Судя по всему, она профессионалка. А ты здесь давно и наверняка знаешь всех здешних барышень.

Хозяйка номера дернула плечиком и отвечала, что вопрос звучит оскорбительно – никакие барышни ее не интересуют.

– Я думаю, тебе интересно будет узнать, что я помирился с Обществом морских купален и действую сейчас по их поручению, – многозначительно продолжал действительный статский советник. – И, если ты поможешь мне, ты поможешь истинным хозяевам города. А если не поможешь – встанешь у них поперек дороги. А они этого очень не любят.

Моник топнула ножкой.

– Вот черт, – сказала она. – Как ты вообще меня нашел?

Но Загорский не посчитал нужным отвечать на этот вопрос, справедливо сочтя, что к делу он не имеет никакого отношения. Впрочем, найти Моник не составляло никакого труда: когда они виделись последний раз, она тоже жила в «Де Слав».

– Барышню, которая меня интересует, зовут мадемуазель Дюпре, – продолжал действительный статский советник. – Правда, я не уверен, что это ее настоящее имя.

Услышав фамилию Дюпре, Моник вздрогнула.

– Ага, – сказал Загорский, – похоже, ты ее знаешь…

Моник безразлично пожала плечами: с чего он взял? Фамилию эту она слышит впервые…

– Лжешь, – сказал Загорский, который внимательно за ней наблюдал. – Ты явно что-то слышала про мадемуазель Дюпре.

На лице у Моник установилось выражение оскорбленной добродетели. Как он смеет обвинять ее во лжи?! Ее, которая никогда никому не лгала…

– Вот как? – удивился Загорский.

Да, она никогда никому не лгала. Ну, если не считать совсем уж раннего детства… Может быть, пару раз в юности… Ну, и еще несколько незначительных случаев, уже во взрослом возрасте. А так – никогда и никому.

– И все-таки сейчас ты соврала, – уверенно сказал действительный статский советник.

На губах ее заиграла презрительная улыбка: с какой стати он решил, что она врет?

Все очень просто, отвечал Загорский. Пока разговор не дошел до мадемуазель Дюпре, она вела себя естественно. Услышав это имя, она начала играть. Хорошо играть, он не спорит, любая женщина вообще – прирожденная актриса. Но все же игру от естественного поведения он как-нибудь да отличит.

– Ерунда, – сказала Моник. – Женщина играет не только, когда лжет.

– А когда еще? – заинтересовался Загорский.

Она пожала плечами: когда угодно. Когда она чувствует себя неважно, или наоборот, слишком хорошо. Когда у нее меняется настроение. Когда ей кто-то понравился, или, напротив, вызвал неприязнь…

– Ну, все это к нашему случаю не подходит, – прервал ее действительный статский советник. – Меня ты знаешь неплохо, так что вдруг понравиться тебе, или даже не понравиться я не мог. Судя по тому, что ты не кинула в меня стулом, настроение твое тоже не менялось, и ты отлично держишь себя в руках. Таким образом остается одно – мадемуазель Дюпре тебе известна.

Моник уперла руки в боки и проговорила с вызовом:

– Да, известна – и что дальше? Зачем ты ее ищешь? Она сучка, и ничего хорошего ждать от нее не приходится.

Нестор Васильевич развеселился: кажется, она его ревнует?

– С какой стати? – удивление Моник казалось очень натуральным. – Ты меня смертельно оскорбил, отказавшись брать в жены и везти в свою заснеженную Россию к веселой и роскошной жизни.

– Судя по всему, у тебя и здесь жизнь вполне приличная, – заметил Загорский, оглядывая номер.

Она махнула рукой: все это временно, сегодня есть – завтра нет.

– Ну, так что, познакомишь ты меня с мадемуазель Дюпре? – В глазах Загорского играли веселые чертики.

– Старый селадон, – сказала она с досадой. – Сладострастник. Бесстыдник. Эротоман!

И швырнула в него сумочкой.

– Я рад, что мы договорились, – кивнул действительный статский советник.

Она нахмурила брови.

– Но уже темно, – голос Моник звучал почти жалобно. – Неужели мы пойдем куда-то посреди ночи, как какие-то воры? Да нам просто никто не откроет двери.

Загорский, однако, ее успокоил, сказав, что ночью они, разумеется, никуда не пойдут.

– Прекрасно, – обрадовалась барышня. – В таком случае позволь с тобой попрощаться до утра.

И она настежь открыла дверь номера, недвусмысленно намекая на то, что ему пора уходить.

Однако того, что сделал после этого Загорский, она, очевидно, никак не ожидала. Действительный статский советник легко подхватил тяжеленное кресло, на котором сидел, поднес его к двери, затем закрыл дверь на щеколду, кресло установил перед дверью и сам уселся в него, отрезав таким образом для мадемуазель Моник путь к бегству.