Каирский синдром

Сложными переходами, сквозь металлоискатели, прошел из отеля в гигантский молл «Сити-Старс»: он находился в том же комплексе, где я жил. Главное — успеть в тэкс-фри шоп, пока не истекло двое суток. После которых иностранец теряет право на покупку спиртного. Отдел этот почти засекречен, все продается по предъявлении паспорта, как некогда у нас в «Березке».

Попросил у девчонок-продавщиц пять бутылок виски, но они не дали, так как иностранец имеет право на три. Обозвав их простыми солдатскими словами, взял положенные три бутылки и пошел по галереям.

Молл «Сити-Старс»: сюда стекается новый средний класс Египта. Тот, что выиграл от глобализации, торговли, туризма и спекулятивных операций. Сверкают лавки — как в любом европейском или американском торговом центре. Электроника, часы, одежда. От мирового ширпотреба отличается лишь египетский текстиль — высококачественный длинноволокнистый хлопок. Египетская пижама, купленная в 71-м, прослужила мне двадцать лет.

Показался любопытным книжный магазин. Наряду с устаревшим набором чтива в глянцевых обложках, разными Крайтонами и Гришэмами, много антисионистской и антизападной литературы, изданной на Западе же. Есть и книги ревизионистов Холокоста. Однако в целом — разрозненный набор заморских книг, ничего не говорящий душе араба.

Для кого это выставлено? Для туристов?

Почему я ругаю этот ассортимент? Наверное, старею. А в 71-м глаз радовал любой станок «Жилетт», одеколонишко «Олд спайс», открытка-«стерео». После серого, безликого совка даже жвачка Wrigley's казалась откровением.

Я увидел их в «Сити-Старс». Они шли, взявшись за руки, тридцатилетние. В джинсах, с мобильниками, модными прическами. В ней настоящую египтянку можно было признать по широким бедрам, гордой осанке и шлейфу очень крепких духов.

Останавливались у витрин, шептались.

Материальный мир чрезвычайно привлекает арабов. Основа здешнего образа жизни — купля-продажа. Трансцендентная мысль об Аллахе удивительным образом проникает в этот быт, не разрушая его.

Но кое-что меняется. Для молодежи стала ближе мечта о труднодостижимом западном комфорте. Женятся нынче поздно, а начинают жить вдвоем до брака — вопреки мусульманским правилам.

Этой каирской парочке, судя по возрасту, удалось скопить деньги на квартирку только сейчас. До этого — лобзания в автомобиле, все виды ласк, «кроме».

Так продолжается годами. И наконец…

Припарковав маленький «Пежо», они поднимаются в свою квартиру-двушку в Наср-сити. Дрожит раздолбанный лифт. Который помнит еще русских хабиров 70-х.

Типичное арабское жилье: аляповатая кровать во всю спальню, во второй комнате — ковер и телевизор. В кухоньке на столе — кока-кола и макароны. В холодильнике немного бабагануш.

Она стягивает тугие джинсы с бедер: пирсинг на пупке, гладко выбритое бледное тело. Он, полный, одутловатый.

Ложатся в постель. Он целует ее. Потом ставит порнокассету.

Ночь над Наср-сити. Луна. Не слышно муэдзина. На старом мусульманском кладбище воют собаки. Приглушенно стонут парочки в порнофильме.

А в жизни — неловкая попытка совокупления. Он дрожит, быстро завершает нехитрое дело. Она недовольна. Глядит в потолок. Закуривает сигарету. Потом уходит на омовение. А он засыпает с включенным телевизором.

Современные драмы на земле фараонов. Ублажать женщину они так и не научились.

МОЙ ДРУГ САША (февраль 71-го)

В первый же вечер по приезде в Каир я нашел однокурсника Сашу в корпусах Наср-сити, 3. Он отсыпался после тяжелого дня на Суэцком канале и резко проснулся, когда я стал его тормошить.

Глаза его радостно вспыхнули, и он поднес к моему лицу запястье, на котором болталась металлическая «Сейка»:

— Смотри, батянь, накопил всего за месяц!

Мы тут же пошли в лавку Люиса за выпивкой и закуской. Нам очень нравится машина для резки колбас, каких нет в Советском Союзе. Крутящееся металлическое лезвие нарезает «докторскую» тончайшими слоями. Люис аккуратно взвешивает, заворачивает и, как всегда, целует собственную руку. В нашем пакете — фляжка бренди, пачка «Клеопатры», которую местные называют «Килубатра», и 200 граммов «докторской» колбаски, которую местные упрямо зовут мортаделлой.

Заплатив пару фунтов за этот стандартный набор, поднимаемся на крышу дома — плоскую и длинную, как вертолетная площадка. Под нами — корпуса Наср-сити. На нас — авероль — египетская полевая форма без знаков различия.

Раскладываем на газете закуску и выпиваем по глотку. Отмечаем встречу.

Тогда, на крыше, никто из нас не знал, как сложится судьба — наша и страны, в которой мы жили. Впрочем, Саша не исключал краха СССР и начала смутного времени.

Он сказал просто:

— Пятьдесят лет для страны — это очень мало. Все еще впереди. Roll Over Leonid Ilyich and tell Tschaikowsky the news.

Саша мечтательно говорит:

— Вернусь в Москву и сделаю Тане предложение!

Мы доедаем колбасу и запеваем песенку: то ли Битлов, то ли Брассанса. В окне напротив стоит молодая египтянка, наблюдает за нами.

Саша делает ей неприличный знак, она дерзко отвечает. Здесь, в Каире, кипит тайная эротическая жизнь — наперекор всем запретам.